Ветер в ивах

О, как же я умён! Как умён, как умён, до чего же…

Слабый шум позади привлёк его внимание, заставил повернуть голову. О ужас! О кошмар! О безысходность! Всего за два поля от него во всю мочь мчали шофёр в кожаных гетрах и два крупных сельских полисмена.

Бедный Жаб с колотящимся сердцем подскочил на ноги. «О, господи! – задыхаясь, запричитал он. – Какой же я осел! Какой самодовольный бахвал! Новая расплата! Орал во всю глотку песни! Сидел и болтал, болтал, болтал! О, господи! О, господи! О, господи!

Он оглянулся и, обомлев, увидел, что его почти настигают. Отчаянно выворачиваясь назад, он всякий раз в ужасе убеждался, что они всё ближе и ближе. Он выжимал из себя последние соки, но, к несчастью, он был нерасторопным животным, ноги его были коротки, а шофёр и полисмены казались неутомимыми.

Он уже видел клубы пара из их ртов. Зачарованно глядя назад через плечо, он боролся дико, безрассудно, безумно… Как вдруг земля ушла у него из-под ног, им овладел ветер и… плюх! Голова вместе с ушами оказалась глубоко под водой… скорой водой… водой, подхватившей его с такой силой, с которой он никак не мог поспорить! И Жаб понял, что в крайней своей панике упал прямо в реку!

Он выплыл на поверхность, постарался ухватиться за тростник у кромки берега, но быстрое течение вырвало из рук стебли.

– О, господи! – совсем задыхался бедный Жаб. – Чтобы я ещё когда-нибудь украл автомобиль! Чтобы я ещё хоть раз запел дурацкую песенку…

Он пошёл вниз… снова вынырнул из черноты. Неожиданно почти у поверхности воды заметил большой грот. Поравнявшись с ним, ухитрился вытянуть лапу и ухватиться за выступ. Потом медленно с трудом подтянулся, пока не сумел водрузить оба локтя на край норы. На несколько минут замер, отплёвываясь и отфыркиваясь.

В то время, как он сопел и пыхтел, в тусклой дыре зажглась, замерцала и двинулась навстречу какая-то крохотная штуковина. Постепенно вокруг этой вещицы начало обрисовываться лицо. И это было знакомое лицо! Коричневое маленькое с усами! Серьёзное и круглое, с острыми ушами и шелковистыми волосами. Лицо Водяного Крыса!

XI. «Подобно летним бурям приходят к нему слезы»

Крыс протянул чистую маленькую коричневую лапу, крепко ухватил Жаба за шиворот, приподнял над глиняным фундаментом и медленно потащил в нору. Одурелый безвольный Жаб повис над порогом и здоровым-невредимым осел в знакомой прихожей… разумеется, весь в грязи и тине пополам с водой, струйками стекавшей на пол… но зато счастливый и радостный. Теперь он под крышей друга. С увертками и выкрутасами покончено. Можно навсегда отбросить пакостную маскировку и пожелать себе достойной жизни.

– О, Крысик! – расплакался он. – Сколько я пережил с тех пор, как мы последний раз виделись, вы даже не подозреваете! Какие судебные разбирательства, какие страдания, и так благородно выстоять! Потом этот маскарад, побег, хитросплетения планов – всё так ловко задумано и подготовлено. Быть брошенным в тюрьму – и из неё выбраться! Быть брошенным в канал – и из него выплыть! Украсть лошадь – и продать её за гигантскую сумму! Надуть всех подряд, сделать их марионетками! Ох, и умный же я! Что-что, а это не подлежит сомнению! Каким, вы думаете, был мой последний трюк? Подержитесь за что-нибудь, я расскажу…

– Жаб, – сухо сказал Водяной Крыс. – Вы сейчас же подниметесь наверх и снимете с себя всю эту старую рвань, которая, судя по всему, прежде служила какой-то прачке. Хорошенько умоетесь, наденете что-нибудь из моих вещей и попытаетесь придать себе вид джентльмена, если только сумеете, поскольку более грязного, оборванного и презренного типа глаза мои в жизни не видели! Довольно важничать и выпрыгивать из себя! Я вам тоже кое-что расскажу после.

Жаб повиновался, но пробурчал что-то в сторонку. Ему достаточно поприказывали в тюрьме, чтобы эта штука начиналась опять в доме Крыса! Однако, зеркало над полочкой для шляп красочно отразило жухлый чёрный капор, съехавший на один глаз, и он покорно пошёл наверх в туалетную комнату. Здесь он тщательно помылся, освежил себя одеколоном, одел новую одежду и на какое-то время застыл перед большой зеркальной стеной, созерцая себя с гордостью и с удовольствием, думая о том, что только полный идиот мог, хоть на миг, перепутать его с прачкой.

Когда он спустился, стол уже был накрыт ко второму завтраку. И это очень порадовало Жаба, так как со времени исключительно вкусной трапезы, обеспеченной цыганом, он прошёл через трудные испытания и потерял немало энергии. За едой Жаб вернулся к рассказу о своих мытарствах, главным образом, останавливаясь на собственной смекалке и присутствии духа в неожиданных и тупиковых ситуациях. И чем больше он вкладывал в своё повествование задора и колорита, тем мрачнее становилось лицо Крыса.

Когда, наконец, Жаб осознал, что пора остановиться, молчание затянулось. Потом заговорил Крыс: