Но это было уже другое животное, в корне отличавшееся от того, кем было на час раньше. Яркое солнце окончательно высушило на нём одежду. У него опять завелись деньги. Он почти дома и почти с друзьями. И что главнее и важнее всего, – он поел горячей сытной пищи, и теперь чувствовал себя крупным, беззаботным и очень уверенным.
Он весело шагал, думая обо всех своих испытаниях, побегах и о том, что как бы скверно всё ни складывалось, ему не представляло труда преодолевать любое препятствие. Гордость его непроизвольно начала искать выход.
– Хо, хо, – сказал он сам себе и задрал голову. – Что за гениальный Жаб я! В целом свете не сыскать животного, которое можно сравнить со мной! Мои враги упрятали меня в тюрьму, окружили часовыми, стражниками, день и ночь караулили. А я вырвался от них, благодаря своим явным способностям в сочетании с мужеством. Они преследовали меня на паровозах с полицией и револьверами, а я показал им кукиш и рассмеялся. Из-за женщины, жирной телом и больной разумом, я попадаю в беду на канале. И что из этого? Я плыву к берегу, я хватаю её коня, я скачу верхом, я продаю лошадь за полный карман денег и за исключительно вкусный завтрак! Хо-Хо! Я Жаб! Знаменитый, известный, удачливый Жаб!
Он надулся от важности, что ему почти удается песня в честь самого себя, просто так, походя, от нечего делать. И он запел её с очень большим чувством, хотя вокруг не было ни души. Кому-то, возможно, она показалась бы самой хвастливой из всех песен, которые когда-либо сочиняли о себе животные.
Это была прекрасная трактовка событий, наиболее удачная трактовка из всех, когда-либо выходивших из-под пера… но убийственно тщеславная. Хотя строфы и очень ритмичны.
Он пел и шёл, он шёл и пел, и с каждой минутой всё больше и больше раздувался. Но гордости его был внезапно нанесен резкий урон.
Миновав несколько полей, он вышел на большую дорогу, охватил взглядом всю её белую ленту и увидел приближавшуюся к нему точку, которая постепенно выросла в запятую, а потом в кляксу. Наконец, что-то очень знакомое, очень музыкальное запало ему в настороженные уши.
– Это мне нечто напоминает, – восторженно вскричал Жаб. Вот она снова настоящая жизнь! Вот он великий мир, которого я был лишён так надолго! Я поприветствую их, моих братьев по рулю, и подкину им какую-нибудь басню из тех, что прежде так срабатывали. Они определенно пригласят меня в машину. И тогда я еще что-нибудь придумаю. И если повезет, я так и прибуду в Жаб Холл на автомобиле. Это будет гол в ворота Барсука.
Он уверенно ступил на дорогу, поднял руку и призывно помахал ею в воздухе. Автомобиль начал плавно замедлять ход у перекрёстка шоссе с тропинкой.
Внезапно Жаб сильно побледнел. Сердце его зашлось кровью, колени задрожали, подогнулись, и он обмяк, испытывая одну только тошнотворную слабость. Да и было от чего – в приближавшейся машине несчастное животное узнало именно ту, которая была выкрадена им со двора отеля «Красный лев» тем роковым утром! И люди в автомобиле были теми же самыми людьми, которые заезжали туда позавтракать.
Жаб мигом превратился в развалину, в жалкую кучку хлама на дороге. Едва слышно он продолжал сам себе нашёптывать: «Всё опять! Всё снова! Опять цепи и полицейские! Снова тюрьма! Опять сухой хлеб с водой! О, каким же глупым я был! Зачем я так важничал, распевал примитивные песни! Окликал народ на дорогах среди белого дня! Спрятаться бы тебе, дуралей, до наступления ночи, прошмыгнуть бы окольными путями домой! О, несчастный Жаб! О, злополучное животное!»
Ужасный автомобиль медленно тормозил, пока не остановился где-то совсем рядом. Двое джентльменов хлопнули дверцами, спустились и осторожно обошли лежавшее на пути мятое тряпьё. Один из них обронил:
– О, дорогой! Как это грустно! Бедное старое заброшенное существо… очевидно, прачка… она без сознания! Возможно, у бедняги что-то с сердцем! А может, сегодня ещё и не ела. Давайте перенесём её в машину и довезём до ближайшей деревни, там у неё наверняка отыщутся друзья.