Он спел все это очень громко, с большим чувством и задором. Иссякнув, повторил еще раз.
Потом он сделал глубокий-глубокий-глубокий вздох и еще побольше раздулся.
Потом окунул щетку для волос в кувшин с водой, гладко причесался, провел в серединке очень ровный пробор и аккуратно разделил волосы на две стороны. Открыл в двери замок и стал спокойно опускаться по ступеням к гостям, которые, как он и предполагал, уже начали собираться.
Едва он вошел, все животные поспешили ему навстречу, зааплодировали, стали что-то говорить о его мужестве, о предприимчивости и о бойцовских способностях. Однако Жаб лишь едва заметно улыбался и бормотал: «Не стоит!» или еще что-нибудь, вроде таких слов, как «Напротив!».
Выдр прервал свой рассказ о том, как он управлял бы здесь делами, будь этот дом его собственностью, бросил благодарных слушателей у камина, обхватил Жаба за плечи и собрался уже провести того по комнате кру́гом почета. Но Жаб только мягко высвободился и вскользь заметил:
– Главное руководство осуществлял Барсук. Крот и Водяной Крыс нанесли по врагу основной удар. Я всего лишь служил в рядовых и делал мало или ничего не делал.
Животные пришли в крайнее замешательство, это было совершенно очевидно. Все, как один, смутились от непредсказуемого поступка хозяина. Передвигаясь от гостя к гостю и раздавая уклончивые ответы, Жаб, не без удовольствия, чувствовал, что интерес к нему быстро разрастается.
Барсук в своих распоряжениях превзошел самого себя. Банкет имел огромный успех. Шутки среди гостей так и сыпались. Смеха и разговоров тоже вполне хватало. Но самым поразительным оставалось то, что, сидя за столом, Жаб старался не высовываться и только бормотал рядом сидящим животным разные мелкие приятности. В интервалах он украдкой посматривал на Барсука с Крысом. И всегда, когда бы он ни взглянул на них, те изумленно таращились друг на друга с разинутыми ртами. И это тоже приносило ему большое удовлетворение.
Некоторые из самых молодых и резвых приглашенных по ходу дела стали поговаривать, что, мол де, банкет не ладится, мол, будто не так уж и весело, как бывало когда-то в добрые старые времена… а кое-кто так и просто принялся стучать кулаками по столу и требовать:
– Жаб! Речь! Речь, Жаб! Песню! Мистер Жаб, песню!
Жаб терпеливо качал головой из стороны в сторону и в слабом протесте прикладывал руку к сердцу. Так вот по капельке, по деликатным намекам кое-кого из гостей, по суждениям их домашних и, главное, по убежденным заявлениям тех из них, которые еще не доросли до участия в общественных церемониях, удалось выяснить, что ужин прошел в самом строгом и выдержанном стиле.
Жаб действительно переменился!
Как всегда после серьезных волнений, животных потянуло к покою. Оставив далеко позади гражданскую войну, забыв о планах обороны, боеприпасах и вооружении, зажили они по-прежнему в согласии и довольстве.
Жаб после двух предварительных обсуждений с друзьями, отобрал красивый, усыпанный жемчугами медальон на золотой цепочке и выслал его дочери тюремщика вместе с благодарственным письмом, которое даже придирчивый Барсук счел тактичным и учтивым. И машиниста тоже не забыли, и отдали должное за все его беспокойство и участие. По суровому настоянию Барсука с тем, чтобы компенсировать хоть толику нервных издержек и возместить стоимость лошади, была разыскана баржа-женщина. Жаб, правда, возражал по этому поводу, считая, что только чудом спасся, и даже требовал призвать к ответу жирную особу с веснушчатыми руками, не сумевшую распознать в нем истого джентльмена. В довершение всего к общим расходам приписалась еще одна сумма… не столь, скажем прямо, обременительная… сумма, названная самим цыганом и утвержденная местными экспертами как приблизительно точная…
Теперь во время долгих летних вечеров друзья безбоязненно могли прогуляться и в Дикий Лес, уже прирученный и не опасный. Радовали их теплые приветствия тамошних жителей. Матери-ласки подносили своих детишек к дверям нор, указывали пальцами и говорили: