Ветвления судьбы Жоржа Коваля. Том II. Книга I

09.02. Вид на Байкал из окна поезда.[190]

По моим подсчётам, это была восьмая поездка Жоржа по железной дороге мимо Байкала. Эти притягивающие глаз пейзажи он видел уже семь раз, и они всегда вызывали чувство восторга.[191] Но не в этот раз…

Почему? Ответ – в психологическом состоянии Жоржа. В этой поездке он не «путешественник в пространстве», он – «путешественник во времени».

Его прошлогоднее возвращение в Москву уже показало ему, насколько сложно срастаются ветви судьбы после девятилетнего перерыва. И он понимал, какую важную роль в этом сыграла его Мила, жена и друг, которая выдержала испытание разлукой, смогла понять его сегодняшнего и помогла сохранить «дней связующую нить».

Теперь же Жоржу предстояла новая встреча с прошлым, но груз настоящего на этот раз должны были принять его пожилые родители, пережившие годы войны не в благоустроенном Сью-Сити и солнечной Калифорнии, как их американские родственники, а у биробиджанских сопок, в лесах, степях и болотах. И он страшится, что этот груз окажется слишком тяжёлым для его ностальгических иллюзий.

«Эта поездка не веселая для меня. Думаю, основное – это почти боязнь увидеть маму и папу. Я их помню и могу представить только такими как они были лет 15 назад. Я их даже не помню в том виде, как они были в 40-м году, а как они выглядели раньше, когда отец и мать были в полном расцвете сил. Знаю, что они очень постарели с тех пор, и мне страшно увидеть это. Знаю, что будеть тяжело».[192]

Здесь следует обратить внимание на то, что Жорж не помнит, как выглядели его родители в 1940 году, когда он видел их в последний раз. Это свидетельствует о том, что его встреча с ними тогда была не эмоционально значимым прощанием на долгие годы, а именно деловым мероприятием, о котором говорилось в главке «Легализация» главы «Командировка». Он обсуждал с отцом детали возможного взаимодействия с американскими родственниками и друзьями отца в ходе выполнения его задания или в случае возникновения «непредвиденных обстоятельств». И оба не считали, что прощаются надолго. Командировка Жоржа не предполагала быть особенно длительной.

К концу поездки стало особенно тяготить дорожное безделье и невозможность сосредоточиться. Это безделье особенное – оно наполнено ненужной суетой и ненужным общением:

«… мне уже так надоело бездельничать, и в этом отношении хуже даже чем дома. Там есть возможность хоть почитать, подумать, а тут соседы, необходимость сходить на каждую станцию сделать покупки, вообще быть – не дают заниматься, чем-нибудь серьёзным. Если едешь после какой-нибудь активной деятельности, такое в сущности глупое существование, на некоторое время может быть даже приятно, а для меня на этот раз оно тяготно».[193]

Да, ехал он после весьма «активной деятельности», и в начале пути могло быть и приятно побездельничать пару-тройку дней, но именно тогда он страдал от своего насморка и поноса добродушного и чистоплотного мальчика Славы (понос, кстати, и до конца поездки не прекратился).

А после недельного пребывания в купе со Славой и его родителями («они славные…»), постоянными партнёрами по неизбежной в дороге игре в «дурака», конечно, уже хотелось «свободы и покоя».

И за два дня до окончания поездки финал письма не излучает оптимизма:

«Хотел написать длинное письмо, но очень болтает и настроение отвратительное…».[194]

Следующее письмо написано уже из родительского дома, на второй день после приезда, 18 мая. В Хабаровске Жоржа встретила колхозница, которую мама специально отправила для его встречи и сопровождения до дома. Приехали на местном поезде на станцию Дежневка в двух километрах от колхоза. Колхозница побежала сообщать, что Жорж приехал, и