Виктория

— Может, все же обуешься? — крикнула она брату, приготовившись подхватить малыша. Но Фуад летом бегал босиком, чертыхаясь, когда наступал на осколок битого стекла или горящий окурок. — Тогда давай сюда Альбера.

— Виктория, даже если я наступлю на горячие угли, Альбера я не выроню. Я тебе обещаю.

Для верности она пошла за ним следом, чтобы, если что, подхватить ребенка. По дороге она остановила телегу мороженщика и купила двойную порцию брату и по порции себе с Альбером. Она не совсем была искренна, когда сказала гостье, что за душой у нее ни гроша. Может, по сравнению со старухой оно и верно, но никогда еще не было у нее столько денег и возможности делать с ними, что душе угодно. Посланник от аль-Джамали каждую неделю приходил в мастерскую ее отца и оставлял для нее кругленькую сумму. Она с лихвой оплачивала свою часть расходов в отцовской семье, а также накупила тканей и нашила платьев своим сестрам.

Это дошло до ушей Ханины, матери Рафаэля, и она пришла к ним в дом и молча уселась в надежде. Отец, мол, снова принялся за свое и исчез, а в доме ни рисинки не осталось. Виктория неохотно откликнулась на ее просьбу, ей было трудно забыть про отделанное бриллиантами украшение, которое та отказалась отдать, когда Виктория обивала пороги, пытаясь спасти Рафаэля. Особенно трудно было это забыть сейчас, когда он спасен.

Много часов провели они на скотном дворе и пошли обратно только перед самым закатом, в тот час, когда обитатели домов, сбежав из духоты своих комнат, усаживаются у порогов. Платье на Виктории взмокло от пота, ноги и дыхание стали тяжелыми от ходьбы. Живот торчал вперед, и она подумала, что это самая трудная беременность из всех, что были.

Примерно три недели спустя она возвращалась с базара с носильщиком, несшим за ней корзины с фруктами, овощами и мясом для субботней трапезы, и Альбер плыл впереди на плечах у Фуада. Уже издали она заметила, что в доме не все как всегда. Женщины, попадавшиеся ей на пути, растерянно на нее глядели. С одного порога молодая мать, кормящая грудью ребенка, крикнула ей:

— Поздравляю! Вернулся пропащий, целехонький и невредимый!

У нее задрожали ноги.

— Передай мне Альбера, — сказала она брату, но тот уже кинулся вперед, и последние шаги пришлось сделать без прикрытия Альбера. Живот выпирал, и ей снова было стыдно за свое платье и растрепанные волосы. У входа, все же догнав брата, она взяла у него Альбера и посадила к себе на живот. Пусть его блестящие глазки отвлекут мужа от ее неприбранного вида.

Однако зря она мучилась. Шея, лицо и голова Рафаэля были все в пене, и его рука на ощупь искала ковшик, которым он черпал воду из висящего на руке ведра. Он с младых ногтей не мылся голышом при всем честном народе, как это делали многие мужчины, и теперь вот надраивал свое тело в комнате, где в эти знойные летние дни никто не жил. Виктория подумала: кто ж это поспешил его обслужить? Даже и в дикую жару он мылся очень горячей водой, но сейчас конечно же не сам сходил в кухню развести под котлом огонь. В Багдаде уважающий себя мужчина в кухню — ни ногой. На пороге комнаты сидел на стуле Эзра, живо с ним переговариваясь, и, завидя ее, заорал слишком громко:

— Рафаэль, вот она, Виктория, вернулась с твоим Альбером! — и тут же тактично исчез.

Виктория поняла, что он вызвался предупредить друга, глаза которого не видят из-за мыла, чтобы тот не ляпнул чего лишнего, не предназначенного для ее ушей.

Она взяла ковш и плеснула воды на голову мужа. В дикой жаре комнаты эта вода соблазнила и Альбера, и малыш поднял ногу и тоже залез в чан. Рафаэль его раздел, и комната наполнилась смехом. Она в жизни не слышала, чтобы он так смеялся. Он поцеловал сына между глаз и снова расхохотался. И тогда Виктория поняла, что он вернулся навсегда. Уже не было у него того отсутствующего взгляда, который, как отметина, был у человека из Абадана.

— Виктория, а малыш и правда приносит удачу! — сказал он, обняв Альбера. — Я совершенно здоров.

— Тьфу-тьфу! — замахала рукой Виктория из страха перед сглазом.

— Когда пришло письмо от Эзры, где он сообщил о его рождении, так я сразу почувствовал, что буду жить.

— Хватит тебе, хватит!

Она была счастлива. Как дивно, что муж видит в их ребенке своеобразный талисман, знак удачи. Ей всегда казалось, что в глазах Рафаэля везенье важнее, чем дом и семья. В этом было его отличие от отца и других мужчин, которые смирились с выпавшей им участью. Если он поверит, что Альбер даст ему то, что важнее всего, он сможет стать для него крепким якорем. Она вышла к перилам и крикнула сверху во двор:

— Салима, Лейла, поднимитесь на крышу и побрызгайте ее как следует водой, чтобы пол охладился. А потом расстелите постели, пусть немного проветрятся! — Ей хотелось, чтобы все поучаствовали в ее радости. Нынче вечером ее отец не пойдет в свой клуб, и Эзра не улизнет в театро. У них на крыше будет пир горой. И Мирьям тоже радовалась ее радости:

— I Пошлю кого-нибудь на рыбный базар. Может, там еще что и осталось. Вообще-то уже поздно. Сколько надо купить?

— Сколько хочешь, Мирьям, чем больше, тем лучше.