Виктория

Здесь почти уже и не помнили Элиаса, каким он был в пору соседства с семейством Нуну. И слова Дагура про его мать посчитали выражением зависти и лицемерия. Сама Виктория мало что могла рассказать любопытным женщинам. Многие были склонны рисовать сына с матерью в довольно неприглядных красках, и Рафаэль не делал ничего, чтобы исправить впечатление от сплетен. Поэтому все поразились виду этой пары, что вошла в калитку и с королевским видом прошествовала через двор к аксадре. Старуха пришла без абайи и в крепкой руке держала сумку из дорогой кожи. Она шла размеренным шагом, задрав вверх подбородок, как кантор, направляющийся к своему пюпитру, и была воплощением высокомерия и изысканности одновременно. Фигура Элиаса была не менее впечатляющей. Он был еще более высокий и статный, чем Рафаэль, лицо гладко выбрито, в лацкане пиджака — красная гвоздика, и на губах — вельможная улыбка. Он был старше Рафаэля на пятнадцать лет, и годы придавали его фигуре некоторую почтенность.

Рафаэль провел гостей к плетеным стульям и подтолкнул Альбера, который стоял там в новом матросском костюмчике:

— Поздоровайся с тетей и дядей!

Малыш подошел прямо к старухе и вцепился в ее сумку с блестящей пряжкой, будто желая спасти ворованное имущество. Он с нескрываемой злобой тянул ее к себе, а старуха к себе, и Рафаэлю пришлось оторвать малыша от пола и вместе с Элиасом смущенно посмеяться. Из маленькой груди Альбера сквозь его матросский костюмчик пробивался рокот негодования, и он не сводил с гостьи глаз. Виктория подошла к ним с подносом, уставленным высокими бокалами с лимонадом, и по тому, как звенят, сталкиваясь, эти бокалы, было заметно, что она волнуется. Клемантина, застенчивая, как и она, все жалась к ней сбоку. Хана двумя пальцами взяла бокал и сказала:

— Мерси.

Элиас заметил, что Виктория кусает губы, не зная, как следует ответить на эту французскую любезность, и, желая быть вежливым и тактичным, кинулся ее выручать и с улыбкой сказал о Клемантине:

— Какая славная девчушка! — И вытащил из кармана трубку и плоскую табакерку. Запах табака был опьяняющий.

Рафаэль передал ей Альбера и шепнул:

— Угомони его. В него как черт вселился.

Виктория успокоилась. Альбер неплохой мальчик. Просто что-то в этой старухе его раздражает. На всякий случай прощупала карман его костюмчика. Бирюзовая бусина, долька чеснока и дубильный орешек — все на месте. Соль тоже. Элиас остался холостяком, у старухи от него внуков нет. Виктория помнила про его болезнь. Про падучую. Если бы не боялась Рафаэля, сбежала бы вместе с Альбером. Тем временем ее отец вошел в аксадру, поприветствовать гостей. Девичье смущение овладело Ханой, знавшей Азури десятки лет, и она рассеянно погладила замок своей сумки. Ее кокетство понравилось деду, но не внуку. К гордости Виктории во Дворе с восторгом обсуждали, что Альбер так рано заговорил. И вот те на, он забыл человеческий язык и рычит, как злобный щенок.

— Мать Альбера, почему ты с нами не посидишь? — пригвоздил ее к месту голос старухи, когда она собралась уходить. — Твоего мужа я вижу хотя бы раз в неделю, а твой отец мне как брат. Мы пришли специально повидаться с тобой.

Альбера снова подтащили к старухе, и он снова стал орать и корчиться на выпяченном животе своей матери. Рафаэль поглядел на это с неловкостью, взял ребенка из ее рук и усадил к себе на колени, а малыш, прекрасно осознав силу этих охвативших его рук, присмирел и застыл; Рафаэль уже решил, что он задремал у него на коленях, но, наклонившись к нему, вдруг увидел пылающие глаза малыша.

— Прямо не знаю, что с ним сегодня творится! — извинился он перед гостьей.

— Красивый малыш, — печально прошептала старуха.

Услышав этот ее голос, Виктория украдкой взглянула на Элиаса. Сложен он ладно, но ее глаза уловили какую-то судорогу под левым ухом и то, как белеют суставы пальцев, когда он сжимает свою трубку.

— Виктория, дочка, — обратилась Хана к своей хозяйке, — скажи девочкам, что мы людей не едим.

Праздничные платья сияли на солнце, упругие груди вздымались и опускались с весенней наглостью, куда ни взгляни — краткая свежесть молодости. Именно Азури ухватил, о чем речь, и поспешил ей ответить:

— Просто лентяйки и бездельницы! — И взмахом руки он прогнал девчушек, и они исчезли как стайка разноцветных рыбок.

— Азури, — вздохнула гостья. — Я ведь говорила, что мы пришли не для того, чтобы кого-то похитить. И все же должна сказать, что даже издали видно, какие они красавицы. Как Виктория.

— Нерасторопные ноги, неумелые руки и болтливые языки — вот они кто такие, мать Элиаса. И Виктории тоже нечем особо похвастаться.

— Но я о ней слышу одни похвалы.

— В том-то оно и дело. Прости меня, Господи, ну неужели Ты не мог чуть больше постараться и сделать ее сыном? — Его уже понесло, и он продолжал: — Человек заслужил, чтобы, когда придет пора усталости, у него была крепкая опора.