Виктория

Два стола сдвинули вместе, и они ели до отвала, и соседи и друзья к ним присоединились. После двенадцати лет бродяжничества Рафаэль наконец-то раскинул свой шатер в клане семейства Виктории. Была она слишком трезвой, не могла поверить, что он наконец остепенился, стал домашним — отцом семейства. Но в тот вечер она прогнала от себя глупые страхи. Луна плыла в небесах, и ветер проснулся, и заволновал москитные сетки, и овеял лица пирующих за столом. Наджия, вся ушедшая в себя, одиноким мрачным пятном торчала в дальнем углу крыши. Время от времени она поднимала руку, будто собираясь почесать в голове, но потом вроде как передумывала, и рука падала обратно. Губы ее бормотали без передышки, но никто не слышал, что она говорит. В ней не было признаков старческого слабоумия, какие в последние годы жизни появились у Азизы. Просто она стала тихой, ушла в себя и все меньше претензий предъявляла к своему маленькому мирку. Иногда она шарила в трещинах и норах, прятала туда какие-то сэкономленные монетки, но пыл алчности угас. От домашнего бремени ее освободили. Виктория и две ее незамужние сестры, Салима с Назимой, взяли на себя заботу об отце и сестрах с братьями, и она могла свободно бродить где захочется, восхищаться какими-то картинами и видами, заполнять душу какими-то впечатлениями. И, придя домой, никому о них не рассказывать. Иногда ее вдруг охватывала энергия, она летела на кухню, готовила какое-нибудь особое блюдо и получала за него похвалы. Но чаще всего пребывала в одиночестве и молча повиновалась редким указаниям Азури. Она старалась не попадаться под горячую на расправу руку Нисана и Фуада и выдумывала нелепые детские враки, защищаясь от нападок своих дочерей. В тот вечер она рада была тому, что гости за столом заняты собой. И вздрогнула, поняв, что кто-то к ней обращается.

— Иди к нам, хоть раз посиди, как человек, рядом со всеми. — Несмотря на поучительность тона, по голосу Виктории чувствовалось, что она полна счастья. Она протянула Наджии тарелку, от которой шел дивный аромат, и мать взяла ее в руки, и загребла еду пальцами, и стала жевать и глотать в упрямом молчании. — Да улыбнись ты хоть немножко! — добавила Виктория. — Не все в жизни так черно.

Наджия перестала жевать и посмотрела в сияющее лицо дочери. Комок слов застрял у нее в горле. Как можно выразить все в одном-единственном ясном предложении? И в этой сбивчивой мешанине вдруг обозначилась одна ясная фраза: «Я тебя люблю».

Но она промолчала, в ее глазах слова красивы, а у других вызывают отвращение. И она лишь сказала дочери:

— Возвращайся к столу.

Эзрой овладело озорство, он решил напоить своего зятя-слесаря допьяна, и все подначивал его хлопнуть еще и еще, и все нахваливал отличный арак. Борода Гурджи со всей серьезностью моталась при каждом глотке, но в уголках губ скользила хитрая ухмылка. Кому, как не ему, знать, что в конце концов сам Эзра съедет с катушек?

Тойя глаз не сводила с лица Рафаэля. Делала это очень мило и то и дело с доброжелательной улыбкой обращалась к Виктории. Альбер-Тория дремал на груди у Салимы, и его легкое дыхание было как аромат созревающего плода. Взгляд девчушки затуманился, и ее нежная шейка клонилась как стебелек, пока щека не коснулась головки малыша.

— Не будь свиньей, — шепнула ей Лейла, — дай и мне его подержать.

А ее отец твердо сказал:

— Так мы тебя ждем в мастерской. Твое место оставлено для тебя.

— Спасибо, дядя, — вежливо ответил Рафаэль.

— Но сначала ты должен послушать, что тебе расскажет Виктория.

Рафаэль не мог скрыть своего изумления:

— Что это, мир перевернулся за те месяцы, что меня здесь не было? Уже и женщины теперь решают, как и чем мужчине зарабатывать? Да, жена? — спросил он Викторию тоном заинтересованного ухажера.

Виктория покраснела, и слова застряли в горле. Не было сил открыть рот и заговорить в присутствии стольких людей, еще когда и глаза Рафаэля так на нее смотрят, и это после столь долгой разлуки.

— Пусть папа расскажет, он про все знает.

— Золотая жила! — сказал Азури. — Помнишь Хану, сестру Абдаллы Нуну, светлая ему память?

— Помню, — ответил Рафаэль, сузив глаза. Он каким-то образом проведал, что Маатук Нуну приударял за Викторией. Все, связанное с семейством Нуну, с обоими его враждующими кланами, было ему отвратительно.

— Ты, конечно, помнишь и ее сына Элиаса, — сказал Азури. — У него на базаре тканей огромная лавка. Господь Бог иногда желает подшутить. Что ему, Элиасу, от всего этого богатства? Одно счастье, что у него такая мать.

— Еще одна женщина, закусывающая мужчинами, — с насмешкой сказал Рафаэль.

Но Азури был на подъеме.

— Это сатана в юбке. Взгляд, как у коршуна. Всеми делами за кулисами заправляет. И вот она побывала здесь, у меня, даже чадру напялила и разговаривала с Викторией.

— Чего хотела?

— Она приглашает тебя работать с ее сыном. Хочет, чтобы ты стал его компаньоном.

— Компаньоном! — хмыкнул Рафаэль. — А откуда мне долю-то свою взять?

— Старуха говорит, что хватит твоей удачливости и таланта.

Лицо Рафаэля превратилось в маску.

— А почему Маатук Нуну самолично к Виктории не пришел?