Виктория

Багдад стоит на своих холмах более тысячи лет. Этот большой город, выросший из забытой Богом деревни, что на границе империи Сасанидов, многим обязан праотцам Виктории. Еврейские врачи, ученые, философы, политики и деятели пера внесли солидный вклад в становление той арабской культуры, которая там расцвела. Но поколения захватчиков, наводнения, гонения и коррупция не только ослабили духовные силы еврейской общины, но и порушили саму память о ней. Евреи замкнулись в очень тесном квартале, и большинство из них родилось, росло, состарилось и умерло, не выходя за его пределы. Горизонты общины, отцы которой были создателями Вавилонского Талмуда и устремления которой простирались на всю Вселенную, бесконечно сузились. К тому дню, когда Виктория переходила по мосту через Тигр, эта тысяча лет уже стерлась из памяти народа, как стерлись с лица земли ставшие прахом старинные могилы ее предков. Даже тот арабский, на котором она говорила, был городским, старомодным, слишком витиеватым по сравнению с арабским языком мусульман, тем, что в недавнем прошлом вторгся из пустыни в обедневшие и утратившие плодородие оазисы. Стена недоверия, невежества и забвения отделяла Викторию от той густой толпы шиитов, суннитов, курдов, ассирийцев, персов и туркменов, которые сейчас вместе с нею переходили через реку Тигр. С бьющимся сердцем она вдруг поняла, что мост пройден и она стоит на широкой площади, перед вереницей машин и телег, дожидающихся того, чтобы на башне поменялся флаг. Толпа, которая, как и она, по ошибке спустилась с моста, распахнулась гигантским веером и растеклась по площади. Лишь отдельные люди устремились в темные переулки с их покрытыми пылью домами. Евреи не осмеливались заходить и проверять, что творится в этих переулках, тем более сейчас, когда росли слухи, что мост до вечера не простоит, нарастающий напор воды непременно сорвет его с реки, неуправляемой в своем бешенстве. Любопытство ослабло, и людям уже не терпелось вернуться на мост, чтобы не оказаться отрезанными от своих жилищ на восточном берегу. Виктория, до костей продрогшая в своей абайе, не знала, что делать. Мужняя жена, мать двух дочек, стоит, как беспомощная девчонка, и мечтает о каком-нибудь знакомом мужчине, пусть хоть родственнике-подростке, чтобы только пришел и провел ее через это царство, где правят только мужчины. Ее пробрала дрожь от одной мысли, что ей придется в одиночестве стоять здесь, на западном, полностью мусульманском берегу. Она не сомневалась, что брат Мурад, как истинный сын своего народа, в такое бы место не ступил ни ногой. Как посмела она на такое решиться!

Она пыталась не поддаваться панике и не стоять там, где толпа реже. Мужчины, они ведь подстерегают тебя со всех сторон. Быстро развернувшись, она присоединилась к тем, кто, толкаясь, пробовал вернуться на узкий мост, и вновь ей пришлось подставить свое тело щипкам и крючковатым пальцам. И вскоре ее уже поглотил этот густой вал толпы, двигаться в котором она боялась и еще больше страшилась от него отделиться. Мыслей о самоубийстве как не бывало. Клемантина с Сюзанной конечно же проголодались. И некому о них позаботиться. Наручные часы она продала вместе с остальными украшениями, чтобы оплатить поездку Рафаэля в горы Ливана, но вроде с тех пор, как она вышла из дома, прошло немало времени. Теперь она уже мучилась оттого, что поручила девчушек причудам матери, и уже представляла себе, как они стоят и горько плачут в каком-то углу, и сразу же вспомнила причитания матери в ту далекую ночь, когда было наводнение.

Она тогда проснулась от сладкого сновидения и увидела, как отец пробирается среди людей, лежащих рядом с рулонами шелка и бархата. Указательным и большим пальцами он обхватил тощую материнскую шею и стал трясти ее голову, пока из нее дух чуть не вышел.

— Идиотка, заткнись хоть на минуту! Бедняги мертвые от усталости!

Азиза заворочалась на своем ложе, как гигантский буйвол.

— Пожалей ты ее, Азури! Она страдает из-за своей пропажи.

Наджия вскипела:

— Мне твои бабьи жалости ни к чему!

Азиза закрыла глаза:

— Ты права. Тебе даже змеиной жалости и той не положено.

— Это кто говорит-то!

— Я же сказал: замолчи!

— А где Рафаэль?

— Спит снаружи.

— Значит, там его папаша орудует. Не зря уперся, рискнул остаться.

Михаль, которая предпочла не сходить с кресла и не валяться среди всех на полу, стала уговаривать сына:

— Пойми ты ее. Это от страха и перехода…

— Ни от какого страха и ни от какого перехода! — тут же отбрила Наджия. — А из-за твоего распутника-сына, который сейчас сосет мою кровушку.

Возмущенный Йегуда прищелкнул языком. И наступило такое тяжкое молчание, будто сама Стена Плача требует от Азури отдубасить бунтовщицу по голове. У Виктории перехватило дыхание. Ведь у первой жены Дагура разум помутился именно из-за ударов по голове. Кулак гиганта отца способен убить. Но он и на сей раз стукнул не очень сильно, не уничтожил. И вышел со склада, и бросил ее мать, продолжавшую хныкать, как младенец, который, всхлипывая, засыпает.

В то наводнение вода дом не порушила.