Виктория

С восходом солнца они вернулись в свой переулок. Наджия неуклюже бежала во главе процессии, пока не потеряла один башмак и не продолжила мчаться, прихрамывая; а потом сняла и второй башмак и двинулась босиком. Она прискакала раньше Рафаэля, который нес ключ, и стала молотить в дверь башмаком, что был у нее в руке. Члены семьи прятали глаза от жителей переулка, которые ночью остались брошенными на произвол судьбы и теперь глядели на них, как на дезертиров, зазря струсивших. Когда Рахама Афца вышла утром на работу в тот запретный квартал, то была потрясена видом Наджии, дубасящей башмаком в дверь своего дома. Рафаэль специально мешкал, шел в хвосте процессии, пока Азури наконец не буркнул ему:

— Иди уже, парень, открой!

Потом все раздвинулись, потому что в узкий переулок вступило семейство Нуну. На сей раз Нуна и ее отец въехали на великолепных белых мулах. Абдалла решил, что у семейства Михали пропал ключ, и потому несколько бахвалясь, но вполне доброжелательно предложил высадить дверь плечом. Азури оскорбило, что сосед предлагает свое плечо, и он снова прикрикнул на Рафаэля:

— Да пошевелись ты уже, открывай!

Рафаэль повернул ключ в замке и отодвинулся в сторону. Наджия толкнула дверь и застыла, будто столкнулась с привидением. Все пространство от притолоки до порога занимал Элиягу — волосы всклокоченные, злобные пьяные глаза, узкая безволосая грудь, весь голый, с увесистыми яйцами. Прикрыв глаза рукой, женщина прохрипела «Ой!», а тот даже не потрудился набросить на себя халат или натянуть длинные трусы, только процедил с отвращением:

— Психопатка, посрать спокойно не даст!

И с царственным видом повернул к ней мускулистый зад и прошествовал в уборную.

Наджия кинулась к трещинам в стенах и так стала ковырять щели ногтями, что все свое затрепанное белье кровью перемазала. Может, от страшного волнения не так уж дотошно она искала или с самого начала знала, что ничего из ее сокровищ не уцелело, и всю эту суматоху подняла лишь для того, чтобы доказать, как права была в своих подозрениях. Однако правда — неведомая рука старательно прикарманила весь ее клад. Не нашла она ничего. Иногда она бросала поиски и била себя по лицу, как это делают плакальщицы, и оттого размазала кровь по лбу, и по векам, и по щекам, и, когда она снова начинала вопить, казалось, будто все лицо у нее изранено и кричит она от боли.

В голосе Азури зазвучала даже нотка жалости:

— Да успокойся ты, женщина! Ты ведь так все стены облупишь. Ну, что ты там потеряла, десяток браслетов? Двадцать сережек? Да куплю я тебе все, чего тебе не хватает. Уймись, наконец!

Но она боялась открыть ему, сколь велики утаенные ею клады, — еще и потому, что в глубине души чувствовала, что вырвала эти деньги изо ртов собственных детей, а также опасаясь, что вдруг он потребует эти потерянные богатства для себя лично.

— Это все твой бессердечный брат и его сынок-грабитель, они все и зацапали.

Элиягу подошел к желобу с питьевой водой, в утренней прохладе плеснул ледяной воды себе на шею и голову и провел мокрыми руками по голой груди.

— Элиягу! — позвал Азури.

Элиягу с отвращением посмотрел на свою невестку.

— И сыночка тоже не забывай! — вопила Наджия. — Друг с другом не разговаривают, а против меня сговорились!

— Рафаэль! — прорычал Азури.

— Оставь в покое их обоих, — приказала Михаль.

Шауль-Лоточник и его приятель Кривой Кадури отнесли ее к ее коврику на втором этаже. Она туманным жестом указала на Двор и больше ничего не добавила. Потому что не хотела разжигать свару в доме. И Азури тоже не стал особо вникать в женины проблемы; махнув на нее рукой, он без завтрака отправился в свое торговое заведение. Виктории показалось, что бабушка, ничего не говоря вслух, обвиняет во всем тетку Азизу, и ей это было неприятно. Она не забыла, что вскормлена молоком из ее груди. Эта славная смешливая женщина и правда любила ее по-настоящему. «Не может того быть, — сказала она себе, — не может быть! Это кто-то другой».

Мать, продолжая кружить по Двору, все прощупывала стены и оставляла на них пятна крови. И вдруг на полу Двора что-то звякнуло, прервав на мгновение траурные причитания Наджии. Брошенная Михалью золотая монета задорно блеснула, попав в солнечный луч. Наджия пнула ее ногой.

— Мне подачек не надо! — крикнула она, схватила монету, скакнула к помойной яме и швырнула ее туда. Женщины застонали, глядя, как пропадает золото. Наджия отряхнула руку об руку и горько крикнула: — Всё!

После обеда страсти улеглись, и старшая сестра Рафаэля, усевшись на средней крыше, захватила между колен голову младшего братишки и принялась выбирать вшей из его спутанных волос. В другом конце крыши Виктория секретничала с Мирьям и Тойей.

— Чуточку повыше, — дирижировала Тойя Викторией, которая держала перед ней зеркальце, пока та выщипывала брови.

Виктория улыбнулась, глядя на серьезное личико девочки, погруженной в столь взрослое занятие.

— Твой брат Эзра, — подлизывалась малышка к Мирьям, — он парень видный, глаза так и горят.

Голос у Мирьям охрип, как с ней всегда случалось от возбуждения и страха.