Виктория

— Азури, ты крутишься с ребенком вокруг сумасшедшей! — И, отогнув вырез на платье девчонки, поплевала ей на груди. Человек, который кружит вокруг кого-то, — его участь подобна участи жертвенного петуха, которого крутят над головой в Судный день. А потому Наджия поспешила во Двор и кинула горстку соли на Азури и на его драгоценное золотко — средство от всех бед. Так она горда была счастьем Азури, что стала почти терпимой. И Азури смеялся своим смехом великана, и поднимал Баруха вверх, благодаря за него Всевышнего, и не обращал внимания на перешептывания свах в аксадре, и не высказывался по поводу того, что его собственная дочь тоже созрела и пора ее сватать. А может, не забыл про нее, но просто трезво глядел на вещи. Мужчины исчезли, как в заморозки мухи. Несмотря на щедрое приданое, обещанное родителями Мирьям, и родовитость ее, и дородную красоту, подходящего жениха не находилось. Мелькнуло имя какого-то торговца зерном в возрасте Абдаллы Нуну, но он был скряга, не раскошелился оснастить пустые десны волшебными зубами. Говорили про широкоплечего молодца из зажиточной семьи. Но короткое расследование показало, что он болен сифилисом. Какой-то многообещающий вдовец, бездетный и в полном расцвете сил, сразу вызвал тяжелые подозрения — почему же турки его не забрили? И точно. Выяснилось, что он почти слепой, хотя глаза и блестящие, как у ребенка. Двое мужчин, лишенных мужской силы, которые пялили глаза на приданое, тут же были забракованы.

Правда, богатый выбор женихов таился в вырытых и разумно устроенных ямах, но какой же холостяк, если у него голова на плечах, станет подвергать свою жизнь опасности даже ради такой пышнотелой красавицы? Вспомнили про Рафаэля и снова его оплакали. Такой смельчак! Да мужчины такого склада против целой империи восстанут ради подобных грудок, бедрышек и других сочных прелестей, обрамляющих ямочки на щечках, — пусть даже и не получат приданого! Только подобные мужчины не слишком-то вдохновляют родителей, тем предпочтительней зятья заботливые и трусливо-осторожные, ведь именно такие и выживают. Мирьям при том, что разговоры про женихов и свадьбы ее бесили, больше отмалчивалась, но, когда назвали имя Мурада, брата Виктории, идеального зятя, который вот тут, под рукой, и жених не хуже самого Рафаэля, она встала на дыбы. Часами плакала горькими слезами, так что Наджия потребовала извинений за сына в собственном духе:

— Еще проститучья слизь на губах не обсохла, а туда же, ноги распахивать да ей подражать! И чего разнюнилась? Можно подумать, мой Мурад, благослови его Бог, таракан какой-то, который у ней по животу пополз!

Через несколько дней после этого разговора Наджия сидела во Дворе и улыбалась Баруху, глядевшему своими красивыми глазками на ее грудь, — он был, наверное, единственным в мире существом, любящим запах ее тела и всей своей жизнью от нее зависящим. Он долго-долго глядел ей в лицо, пока она не поверила, что на своем тайном языке он говорит ей о своей любви. Она тут же испугалась дурного глаза и взбеленилась при виде Тойи, сидящей у бочки с видом девочки, потерявшей все свои игрушки. Ведь ясно же, что такой бесполезный кусок мяса, как эта женщина, в жизни плодоносить не сможет. И чего ее братцу взбрело на ум на ней жениться! Не иначе как ее мать или она сама мозг ему взбаламутили каким-то колдовством — ведь даже и теперь, когда пришлось забросить канун и горбатиться по найму в торговом доме, он покупает ей дорогие фрукты аж посреди недели. Вот, пожалуйста, и сейчас, когда она как в обмороке прислонилась к бочке, в руке у нее красный персик и желтый банан. Банан! Азури в жизни не купил ей ни одного банана, даже и теперь, когда она наградила его младенцем, так радующим его сердце. А эта дура даже зубами его не коснется. Наджия поймала перешептывания женщин, что, мол, девочка влюблена в Эзру, находящегося в плену земного чрева, но она не верила в то, что в мире есть любовь, да еще такая, что из-за нее женщина от банана нос воротит!

— Вставай! — приказала она девочке, которую не способна была признать золовкой. — Вставай и топай на базар. Купи там чего-нибудь и свари моему бедному брату. Некоторые тут, понимаешь ли, строят из себя барынь и на лежанках валяются, а он похуже черного раба спину гнет, а как придет домой, так перед ним пустая тарелка.

Азиза, угощавшая в аксадре очередную сваху подслащенной розовой водой, услышала ее слова и пришла в ярость:

— Спину он, видите ли, гнет! Да пусть скажет спасибо Йегуде с Азури. Без них питался бы, как осел, арбузными корками из мусорников. Как раб! Это в торговом-то доме, куда и зайти одно удовольствие. Рулоны шелка и бархата, и чай без счета, и легкие перекусы между сытными трапезами.

Девочка не отреагировала никак. Тайком скребла плитки пола — может, услышит, может, почувствует. Потом прижала персик к одной щеке, а банан — к другой. Отдаст ему вечером, когда отодвинут бочку. И поцеловала кожуру. Если бы можно было проникнуть внутрь персика и так вот ночью очутиться в теле Эзры.

— Сказано тебе, убирайся отсюда!