Виктория

На глазах у девочки выступили слезы.

— Что я тебе сделала?

— Взгляды твои, ведьма, вот что! Ребенок перестал сосать, хоть он еще голодный, — ответила та, выжала оставленную грудь, потрогала капельки молока, брызнувшие на лобик младенца, сунула палец в рот, но так и не поняла, скисло молоко или нет. — Дрянь! Ты из-за своего росточка можешь, как червяк, в любую дырку заползти. Что подсунула мне в еду? Отравила мне молоко!

— Я, тетя?

— Никакая я тебе не тетя! — Младенец начал кричать. — Послушай, что ты с ним натворила, ведьмачка! Убирайся, проваливай отсюда! — заорала она и стукнула рукой по циновке. — Ты мне ребенка губишь!

Тойя неохотно отошла от бочки, отошла, как скорбная тень, и исчезла за мешковиной, закрывающей вход в ее комнату.

В аксадре сваха почмокала губами, показывая, что освежающий напиток ей по душе. Азиза сидела положив руки на колени и с горечью ждала, что скажет ее ничтожная гостья. Из-за многих разочарований энтузиазм ее поостыл. Сперва-то ведь думала, что претенденты будут в очереди за дверью стоять. И Мирьям тоже в аксадре, рядом с ней, — девушка такая прилежная, разумная, великодушная, чувствительная, обладательница хорошего приданого, красавица, а ничуть не задета этими неудачами и в уныние не приходит. Прямо-таки загадка! Азиза знает, что от свахи к свахе волнение все растет. Описания предлагаемых мужчин, пусть хоть старых и хромых, разжигают ее воображение, как похотливые рассказы. В этот час и Йегуда был в аксадре, на лежанке, веером отгонял мух, а левую руку прижимал к сердцу. В торговый дом он в тот день не пошел, и ему на все было наплевать: война, терпящие поражение мужчины, роды, заработки, собственный сын, который прячется под землей, прелести дочери, ждущие мужчину. По всем признакам обитатели Двора уже сыты по горло его слабостью и его страданиями. Изменники! С одной стороны, намекают на то, что он раздувает болезнь, чтобы себя понежить, с другой — требуют от него полного отдыха и безделья. От мудрого Джури Читиата тоже толку мало — и от его талисманов, и от жирных кушаний, которые тот велит ему готовить. Счастливица мама, отдала Создателю душу без страданий, внезапно умерла — и делу конец. И его охватил ужас перед ангелом смерти.

— Послушай, отец Эзры, — пропела ему сваха голосом, пропитанным розовой водой. — Ты улыбнись, и мир улыбнется тебе в ответ.

Улыбнуться! Что до него, так Мирьям может выйти замуж хоть за верблюда, даже за Саламана, который в своем вечном пальто на плечах, как крыса, бегает по темным переулкам. Улыбнуться! Бывают дни, когда ему трудно подняться даже на второй этаж, в свою комнату. На каждой третьей ступеньке он присаживается и отдувается, как ящерица. На маминых похоронах чуть Богу душу не отдал. Как ему выдержать всю эту кутерьму, которую Азиза затевает со свадьбой Мирьям! Кто в шуме пиршества заметит его предсмертные хрипы? А что, если его сердце остановится именно в тот момент, когда молодой муж порвет ее плеву? Какая бессмыслица!

Виктория старалась не чувствовать неприязни к Мирьям, забывшей Рафаэля. Спустя какое-то время она поняла, что испытывает зависть к своей двоюродной сестре и вовсе этой зависти не стыдится. Мать с отцом совсем обезумели из-за этого орущего комочка. А потому ей легче сидеть в духоте кухни перед горшками, там, где не нужно выслушивать болтовню свахи. Но почему ей вдруг захотелось уйти от кипящих кастрюль и звона крышек? Когда Тойя со своим персиком и бананом убралась со Двора, она уже не в силах была справиться с собой. Вытерев руки об облепившее бедра платье, с потным и раскрасневшимся лицом она изобразила улыбку и уселась на табуретку в конце аксадры.

— Сколько ему лет? — спросила Азиза.

Излишняя точность по поводу разных неприятных деталей была не в обычаях искусниц-свах.

— Ваш цветик весенний, — сказала она и указала подбородком на Мирьям, — ее уважаемое положение и богатство мне известны. И ради какого-то залежалого жениха я бы не пришла.

— Идет война, — поспешила Азиза охладить пыл своей гостьи. — Богатство, что у нас было, истощилось. Сколько ему лет?

Глаза свахи засияли, даже и правый, тот, что с бельмом. Несмотря на волосы, торчащие из трех черных бородавок на подбородке, и дыры, и золото в зубах, была в ней какая-то отталкивающая распутная красота.

— Ему двадцать один.

Азиза после стольких провалов была настороже.

— И что же он, слепой или безрукий-безногий, не приведи Господь?

— Боже избавь! — Сваха, оттянув вырез, обмахнулась платьем, показав на редкость красивые груди. Затуманенные глаза Йегуды взглянули равнодушно, и будто ему в отместку она сказала: — Он здоровый и крепкий, и его мускулистый живот доставит удовольствие любой женщине.

Азиза не стала расспрашивать, откуда свахе известно про мускулистый живот предлагаемого жениха.

— Таких мужчин турки не оставили, — сказала она.

— А он вот остался. Его ангел-хранитель оберегает. У него на лбу написано, что будет жить долго. Сколько?

Азиза знала, что это лишь начало торга.

— Двадцать золотых монет, — бросила она. — Ну и, конечно, одежда как положено, и мебель, как принято.