Читаем Вино красное, ветер сильный полностью

Вино красное, ветер сильный

– Так я без выходных на конвейере с восьми утра до восьми вечера, надо же дочку кормить, – с чувством глубокого уважения к своему труду говорит Славик.

– Славик никогда не устаёт, – говорит уже пьяный Федя, – Славик, мой брат – он неутомляемый, силища у него!!! Это я ведь тебя…а? Славка?…я тебя научил, как надо…помнишь?

– Помню…

– Помнишь…когда уже совсем больше сил нет…остановись и вдохни и силы вернутся…а? помнишь, брат?

– Помню, брат – ты научил!

– Брат, ты моя последняя в жизни надежда, ты всего добьёшься, чего я не смог…дааааа…

– Брось ты, Федя, чего ты гонишь, всего ты добился!

– Ээээ! Нет, вот в Магадане я был большим человеком, знаешь, Ленка, на какой я тачке катался?

– Знаю-знаю…– отмахиваюсь я, Федя каждый раз заводит одну и ту же волынку.

– Была у меня иномарочка, «японочка», меня уважали… думали с братом, сюда переедем тут поднимемся, а ни фига не вышло…Но у меня брат есть! Только брат и есть!

– Ой, хватит, Федя! – отмахивается Славик, – всё у тебя хорошо!

– Как сейчас помню; стоишь ты передо мной, в шортах, красивый ещё такой, и говоришь «брат, научи меня драться»…

– А теперь я что не красивый? – обижается Славик.

– Э, не! Теперь ты не красивый!

Федя совсем пьян и потому он отпивает из бутылки особенно большой и жадный глоток водки.

Я смотрю на языки пламени. Они завораживают. Мы передаём друг другу по кругу литровую бутылку, и каждый отпивает глоток.

– Я люблю тебя, – шепчет мне Славик и добавляет одними губами, – безумно.

Это странно и трогательно.

– Нет, – говорю я ему, – не любишь, хочешь любить, верю, но не любишь…

– Люблю…

– У тебя же дочка!

– Дочка? Да, она случайно родилась эта дочка! Всё цыганка виновата!

– Какая цыганка?

– Предсказала мне, что наш род прервётся. Федя импотент, у него детей уже точно не будет. А тут эта Надька залетела. Пойми, я не хотел, чтобы род прервался!

– Какой род? – удивлённо и наивно спрашиваю я.

– Наш род – Тупиковых! – отчётливо выговаривает Славки и выпускает сигаретный дым.

Вдруг слышится шум "чух-чух-чух-чух", к нам приближается свет фонаря. И вот следом за ним из темноты выезжает паровоз. Из кабины его выглядывает старик. Он останавливает паровоз и спрашивает:

– Это куда дорога?

– Никуда! – удивлённо говорит Ира. Она даже встаёт с травы.

– Как никуда?

– Так – никуда!

Старик отмахивается "ну вас!" и едет дальше. А мы смотрим ему вслед удивлённо и молчим. Ирка стоит, приставив ладонь козырьком ко лбу, и дольше всех смотрит в след паровозу.

– А ты изменилась, Ленка, – говорит пьяный Федя, – не «своя» какая-то, скучная, раньше вон, на столе плясала, спирт пила, а теперь…сидишь тут в своей страшной юбке. Где ты юбку такую дурацкую отрыла?

– Глупый ты, Федя, – сокрушённо говорю я.

– Нет, это ты глупая, наивная ты, дурочка, одним словом… помнишь, у тебя тыща пропала?

– Заткнись! – кричит Славик. Порывается к Феде.

– Дак это брат её у тебя и вытянул из сумки! – весело говорит Федя. Славик хватает Федю за руки. Заламывает их.

– Врёшь, гад!

– Выыытянул! А потом мы с ним на эту тыщу в кабак пошли, – кричит Федька.

– Да всё равно, – совершенно спокойно и тихо говорю я…– пописаю, пойду.

Я встаю. Ухожу в темноту. Славик скрутил Феде руки за спиной, повалил его лицом в землю и кричит мне:

– Лен, он врёт! Клянусь, он врёт!

– Зря вытащил, – кряхтит, прижатый щекой к земле Федя, – козёл ты, Славик, я тогда в кабаке отравился, почки себе посадил, в больнице лежал два месяца! – не унимается Федька.

Я иду прочь.

– Всё равно, всё равно, всё равно, – повторяю я себе.

Ира сидит, не обращая внимания на происходящее, глядя на огонь, и повторяет:

– В Москву, в Москву, работать…

Я бегу по тёмным улицам пригородного района. Лишь бы убежать подальше от них. Долго кружу средь деревьев и детских качелей. Запутываюсь в ветвях ивняка и сумрачных тропинках.

***

Ночь. Остановка. Последняя. Сижу и звоню в «такси». А такси нет. "В Панковке ни одной машинки" отвечает диспетчер. Ко мне подходит хилый прокуренный мужик лет сорока пяти. Тихо до одури и комары. Садится поодаль на корточки. Молчит несколько мгновений, потом сипло говорит:

– Чего ты тут сидишь? Тут опасно. Это ж Панковка. Пошли ко мне. У меня вон в том доме квартира трёхкомнатная. Чаю попьёшь.

– Спасибо, я такси жду.

– Какое такси? Такси не приедет. Пошли. Хоть помоешься.

Я оглядываю себя. Расправляю белую юбку.

– Да я, вроде, не грязная…

– Ну…чаю попьёшь. Поешь. Я тебя не трону. Мне в командировку утром. Не спится. У меня квартира трёхкомнатная.

У меня звонит телефон. Это Славик ищет меня. Любит же.

– Где ты? – кричит Славик в трубку, – дурочка, не плач, не правда, не брал я, не брал!

Я и не плачу. Или плачу? На самом деле я плачу всё время.

– Скажи, где ты? – кричит Славик.

Мужик тихонько подсаживается ближе на скамейку и всё теребит свои заученные фразы:

– Пойдём ко мне…у меня квартира трёхкомнатная… поешь…в командировку…не трону…