Вино красное, ветер сильный

Я не успеваю опомниться, как Славик и Федя набрасываются на мужика из-за угла остановки и бьют его, маленького, щуплого, бьют нещадно по лицу, по животу, бьют руками, ногами, и глаза их горят. Только что Федя был пьян, уныл и подавлен кучей своих болезней и полным провалом всей своей жизни. А теперь его глаза блестят неистово. Он живёт. Он сильный. Он смелый. Он вспомнил, как когда-то в Магадане он был «большим» человеком, у него была «тачка» и «бабки», и его боялись, на самом деле боялись. С азартом он лупит мужичка по чём ни попадя.

Позже, когда Федя сидит на скамейке остановки рядом со мной и радостно посмеивается, а Славик, сотрясаясь всем телом от переживаний, курит стоя к нам спиной, обхватив себя ручищами, чтобы не выпрыгнуть из себя самого, несчастный мужик держится за нос и всё не уходит, он тоже зависит от нас. Он всё стоит тут же и приговаривает, даже будто бы и радостно:

– Ребята, вы мне нос сломали, а мне завтра в командировку, в контору заходить, бумаги получать…как я пойду с такой рожей…эхэхэхэ…

– Скажи спасибо, что жив остался, – буркает Славик, – я за эту девушку – убью! Понял?!

А мужик всё не уходит. Лезет к нам. Ему нужно поговорить.

– Дак…ведь я ж ничего, вижу, сидит, одна, ночь, а у меня квартира…трёхкомнатная…

– Заткнись! – рявкает Славик.

– Надо ехать, – говорит Федя, – только у нас сто рублей всего, – это он говорит мне.

– Да-да, – поддакивает мужичишка со сломанным носом, – вызывайте таксопарк, мой вам совет, они самые дешёвые…

Пока мы ждём машину такси, мужик всё стоит с нами, держась рукой за нос и приговаривая. На горизонте за остановкой уже бледнеет рассвет. Дорога уходит вдаль за горизонт. Дальше лес, поля, над ними гуляет ночной туман. Холодит и будоражит. Внушает вековечные мысли.

Приезжает такси. Одиноко стоит на бледной асфальтовой дороге. Ночная тьма сменяется смытыми красками предрассвета. И где-то горит костёр. И где-то пар над тёмной водой. Природа вечна. А мы садимся в такси. Мы с Федей на заднее сиденье, а Славик рядом с водителем. Я бросаю последний взгляд на эту ночь.

Мы уезжаем. А он остаётся один. Смотрит нам вслед, стоя посреди дороги.

В такси Федя всю дорогу, не умолкая, говорит с водителем, он убеждает того, что иномарки гораздо лучше отечественных машин.

– Вот скажи, мужик, какие машины лучше; наши или иномарки? А? Ну, скажи?

Мужик молчит. Рулит.

– А я тебе скажу – иномарки лучше, особенно «японки». Так ведь, Славик?

– Так-так…– бубнит Славик.

– А ты, мужик, я тебе советую, ты машину смени, возьми себе «японочку», она и бензина меньше сосёт и не ломается на каждом шагу, как наши…

Мужик хмуро кивает. А Федя так и лезет к нему с заднего сиденья.

– И запчасти на «японку» легко достать!

Федя в диком азарте. Вспомнил свою иномарку, магаданскую. Да…

Славик не слушает нас. Смотрит хмуро в окно и желваки гуляют у него на скулах. И у него, неотёсанного, запутавшегося, спивающегося пацана есть душа, и душа эта болит, по своему, но не меньше чем у тех, кому природа дала больше ума и тонкости вкуса.

– Ну что, ты с нами? – не глядя на меня, спрашивает Славик, когда машина останавливается неподалёку от их дома, в сонном спальном районе.

– Куда? К твоей Надьке? – спрашиваю я.

– А она права! – весело говорит Федя.

– Почему к Надьке? Вон – к Федьке!

– Да-да! – говорит Федя, – пойдём! Моей точно дома нет! Она где-нибудь трахается с таксистами! А придёт – я её выставлю! Сегодня точно выставлю!

У меня совсем не осталось сил и воли. Мне не хочется думать. И я иду с ними. Я выхожу из такси. На рассветную свежую улицу. Как славно, когда на рассвете «поливальная» машина прибьёт пыль.

Мы проходим через заросший травой двор, ноги холодит роса, заходим в дверку, оказываемся в затхлом помещении с полуразрушенными ступенями. Поднимаемся вверх.

– Моей точно нет, трахается где-то с таксистами, – повторяет Федя.

Длинный коридор, заставленный всякой утварью. Слева, справа двери. Федя открывает одну из них ключом.

– Проходите!

Заглядывает в комнату. Рыскает взглядом по углам.

– И правда нет…– растерянно бубнит он.

Федя подавлен.

Жилище Федино вполне себе благородно; большой аквариум, в котором вяло плавают рыбки, большой диван, старый, но рабочий компьютер. На трюмо стоят многочисленные баночки с косметикой и духами. Признак женщины. Я не удерживаюсь, чтобы не потрогать их. Нюхаю духи. Разглядываю баночки. Присев на корточки у трюмо.

Федька обессилен сегодняшним днём. Он, свернувшись калачиком, быстро засыпает в уголку огромного дивана. Только бубнит уже в полусне «Выставлю… Пусть только придёт – сразу выставлю….»

Я и Славик сидим друг напротив друга. За окном зеленеет рассвет.

– Убью его, твоего Сашеньку! – говорит Славик и сжимает кулаки, – зачем он влез? А ты? На что ты повелась!? Пришёл такой хуй, на гитарке потренькал, ты и побежала за ним. На гитарку повелась…– сокрушается Славик, – я, между прочим, тоже на гитаре играть умею!

– Да я, в общем-то, не люблю, когда на гитаре играют, честное слово, – говорю я.

Славик не слушает меня.

– Гад твой Сашенька! Гад он!

Славик встаёт на колени и берёт мою руку.