Виолетта

Поддержание баланса между справедливостью, состраданием и жадностью вызывало у меня такое отвращение, что в конце концов я убедила Хосе Антонио продать нашу долю в бизнесе по производству сборных домов Антону Кусановичу, — так брат мог спокойно провести свои последние годы, а я бы тем временем занялась чем-то другим. Это были идеальные годы для спекуляций недвижимостью и прочих махинаций. Многие продавали собственность по бросовой цене, чтобы уехать за границу, одних высылали, другие ехали по собственной воле: из ненависти к режиму или в поисках экономических возможностей. Настало время покупать дешево и продавать дорого — так некогда звучал девиз моего отца.

Я поселилась в столице, где рынок жилья и коммерческих помещений был более разнообразным и интересным, чем в провинции. Столица полностью меня устраивала. Мне поступало много предложений, а я умела выбрать лучшее и поторговаться; я покупала удачно расположенную недвижимость, даже если она была в плохом состоянии, приводила ее в порядок и продавала с хорошей прибылью. Вскоре я стала специалистом по строительству, реставрации, внутренней отделке и банковским кредитам; это легло в основу того, что ты называешь моим состоянием, Камило, однако подобное понятие применительно ко мне звучит смешно. Мои доходы ничто по сравнению с богатством олигархов, которые шли к нему самыми аморальными способами. Сейчас они миллиардеры.

Тебя нянчила Этельвина, ты был еще слишком мал, чтобы ходить в колледж Сан-Игнасио, лучший в стране, хоть и католический. Мы с этой доброй женщиной так тебя избаловали, что любой другой ребенок на твоем месте сделался бы исчадием ада, примером эгоизма и дурного поведения, однако ты был очарователен. Меня мучила совесть из-за того, что я мало занималась своими детьми, когда они были маленькими, я дала себе клятву, что с тобой ничего подобного не произойдет. Я организовывала свой рабочий день так, чтобы как можно больше времени проводить в твоем обществе, помогала тебе с уроками, мы с Этельвиной ходили на твои спортивные занятия и представления в театральной студии, которые были настоящим ужасом, а каникулы проводили в Санта-Кларе, где Факунда пичкала нас лучшими блюдами своей кухни. Я оставляла тебя только для того, чтобы съездить в Америку к Рою, этому таинственному человеку.

Квартира, в которой мы прожили много лет, располагалась в старинном доме. Ветры современности сузили пространства жилых помещений, придали дизайну стеклянный холод и стальную строгость. Мы жили напротив Японского парка; эту квартиру я купила по дешевке — район вышел из моды, хотя там все еще оставалось несколько особняков и посольств, — а продала по цене золота, потому что в этом месте собирались построить тридцатиэтажную башню. Склоны холмов обрастали замками нуворишей, их окружали неприступные стены и охраняли сторожевые псы, в то время как средний класс и торговля располагались в обычных жилых кварталах, подобных тому, где жили мы. Вход в наше здание круглосуточно охраняли двое дружелюбных швейцаров, близнецы Сепульведы[23]

, настолько похожие друг на друга, что невозможно было понять, чья очередь дежурить. Наша квартира занимала весь третий этаж; коридоры были такими просторными и длинными, что по ним можно было кататься на велосипеде. В ней витал дух пришедшего в упадок благородства, а высокие потолки, паркетный пол и выпуклые стекла напоминали мне о Большом доме с камелиями, где я родилась.

Сначала квартира казалась слишком просторной для Этельвины, меня и маленького мальчика, но через несколько месяцев Хосе Антонио и мисс Тейлор переехали к нам, потому что у брата по-прежнему болело сердце, а в Сакраменто ему не могли оказывать такую же помощь, как в столичной Английской клинике, куда его мигом везли в случае необходимости. Доставляли его туда полумертвым и каждый раз чудесным образом воскрешали. И Хосе Антонио, и мисс Тейлор ненавидели шум, ядовитый туман и городское движение, поэтому редко выходили на улицу; зато пристрастились к телесериалам, которые смотрели с Этельвиной и с тобой, не пропуская ни одной серии. В четыре года ты был свидетелем самых душераздирающих страстей и мог повторить самые пылкие диалоги, да еще с мексиканским акцентом. Я не могла дождаться, когда внук подрастет и пойдет в школу, где расширит наконец свой кругозор.

Это были годы жесточайшей диктатуры, власть укрепляла свои позиции с помощью силы, но, за исключением тягостного неведения относительно судьбы Хуана Мартина, в нашей маленькой семье воцарилось относительное спокойствие. Я помогала брату, достигшему преклонных лет, восстановила связывавшую нас в юности дружбу с мисс Тейлор и сполна наслаждалась детством моего внука.