Вишня во льду

– Что-нибудь из вот этого списка вам еще предлагали купить? – Дорошин протянул перечень украденных из галереи полотен. Соколов быстро, хотя и внимательно пробежал его глазами и отрицательно покачал головой.

– Нет, хотя Кончаловский меня бы тоже заинтересовал.

– Можно ли полюбопытствовать, в какую сумму обошлась вам картина?

– Можете, но я вам не отвечу. Эту сумму, судя по всему, мне придется списать на убытки, так что позволю себе оставить ее своей коммерческой тайной.

– Если я попробую угадать, вы дадите понять, что я права? – снова вступила в разговор Елена. – В 2005 году на аукционе Кристис «Женщина с розовым веером», написанная Фальком еще до отъезда в Париж, была продана за миллион семьсот сорок восемь тысяч долларов. Рекорд стоимости на картины Фалька был установлен в 2013 году, правда, сумма его не разглашается. Коллекционер из России, пожелавший сохранить инкогнито, выкупил две картины русских художников до начала торгов на Сотбис. Одной из них была работа Фалька «Мужчина в котелке», а второй – как раз Кончаловский. Кстати, этим неизвестным коллекционером были случайно не вы?

– Предпочту не отвечать на этот вопрос. – Соколов склонил голову, глядя на Золотареву чуть иронично. – Он не имеет отношение к делу, по которому вы нанесли мне визит.

– Ну почему же, – невозмутимо ответила Елена. – Говорили, что сумма, за которую был приобретен Фальк, в несколько раз превысила эстимейт[2], который был установлен почти в шесть миллионов долларов. Если это были вы, то рискну предположить, что за неаукционную картину, купленную вами в художественном салоне, вы легко могли выложить от одного до полутора миллионов долларов. Не больше, поскольку, по оценке экспертов, аукционная стоимость «Апельсинов в корзине» могла бы достигнуть миллиона семисот тысяч. Но и не меньше, чтобы хватило и посредникам и тому, кто украл картину в галерее. Ну что, я угадала?

– Скажем так: я отдал за это полотно сумму, которая была мне по силам. Границы вы указали верно. Как и то, что картина, купленная с рук, солидно дешевле даже эстимейта, не говоря уже об итоговой стоимости лотов.

– Хорошо, мы будем считать, что вы заплатили примерно миллион долларов, – кивнула Елена. – Не знаю, как вам, а мне очень жаль, что ваши деньги достались вору, подлецу и, возможно, убийце.

– Вы сказали, убийце? – Брови Соколова встали домиком.

– Да. Убит один из сотрудников картинной галереи. Мы подозреваем, что это связано с кражей, – пояснил Дорошин. – Леонид Аркадьевич, мы будем вынуждены задать ряд вопросов Григорию Орлову. Так что вы уж предупредите его, чтобы не навлекал на себя дополнительных неприятностей.

Они закончили разговор и вышли на улицу, держа в руках тщательно упакованную и перевязанную бечевкой картину.

– Куда сейчас? – спросила Елена. – Я так понимаю, что раз след ведет в Москву, никакие встречи в Питере нам больше не грозят? Как-то страшно бродить по улицам с миллионом долларов под мышкой.

– Да уж, и в камеру хранения ее не сдашь, – засмеялся Дорошин. – Но не на вокзале же сидеть! У вас какие были планы на свободное время?

– В Русский музей хотела сходить, точнее, в Михайловский замок. Там выставка интересная в начале декабря открылась. «Георг Христоф Гроот и Елизаветинское время». Дед обязательно велел посмотреть, а потом ему рассказать.

– Ну вот и пойдемте, – решительно сказал Дорошин. – Там поблизости и перекусим что-нибудь. Поезд у нас с вами только в пять часов вечера. А за сохранность картины не бойтесь, я с нее глаз не спущу. Хотя никак я не могу взять в толк, что именно в ней стоит так дорого?!

– Смешной вы. – Золотарева вдруг улыбнулась, ясно-ясно. – Вы знаете, Фальк же из Парижа вернулся для того, чтобы привезти свои картины на родину. Мечтал о том, что они будут выставлены в советских музеях. А им, то есть музеям, после войны вообще запретили приобретать его произведения и сотрудничать с ним запретили. Он же для театров декорации делал, так и театрам было запрещено привлекать его к работе. Фальк был дружен с писателем Ильей Эренбургом, так тот говорил, что Роберта Рафаиловича практически похоронили заживо. Его картины массово приобретали друзья, чтобы семья художника просто не умерла с голоду, и конечно, тогда о миллионах долларов никто даже подумать не мог. А потом по Фальку еще и Хрущев прошелся, на той самой печально известной выставке современного искусства, так что покупать его для государственных собраний по-прежнему не могли. Зато сейчас могут. И в музеях он есть, и частные коллекционеры за него миллионы готовы выкладывать. Жаль, что прижизненного признания не было, но история все расставляет на свои места.

– Будем надеяться, что и в нашем с вами случае история справится, – улыбнулся Дорошин. – Преступника мы вычислим, картины в музей вернем, главное, чтобы это торжество справедливости случилось еще при нашей жизни.

– Надо постараться, – сказала Елена серьезно.

* * *