Виткевич. Бунтарь. Солдат империи

Показательна реакция столичного начальства на предложение губернатора направить Виткевича – теперь уже не разведчиком, а официальным представителем – в Бухару в 1833 году, для обсуждения торговых вопросов и сбора информации. Соответствующая просьба поступила на имя главы российского внешнеполитического ведомства, вице-канцлера Карла Васильевича Нессельроде. Перовский расписал достоинства своего протеже: свободно владеет местными языками, прекрасно зарекомендовал себя в ходе выполнения поручений в Степи, молод, здоров, вынослив и, без сомнения, успешно посетит Бухарин).

Ходатайство оренбургского губернатора, рассматривавшееся не только в Министерстве иностранных дел, но и на самом высоком уровне, встретило отказ. Ответ передали через военного министра Чернышева: «Его Величество хотя и изволил признать прежние поступки его (Виткевича), за которые он назначен на службу в Оренбургский Отдельный корпус, следствием его тогдашней молодости, но, находя неудобным вверять столь важное поручение подобному лицу, высочайше предоставляет Вам, милостивый государь, избрать для отправки в Бухарин) другого опытнейшего и благонадежного чиновника»[172]

.

Никаких возражений со стороны Перовского не последовало, да и немудрено. Как раз в это время Виткевича обвинили в участии в «польском заговоре» и взяли под стражу. Какая уж тут Бухара…

Губернатору ничего иного не оставалось, кроме как отрядить туда человека с незапятнанной репутацией. Справедливости ради отметим, что новый кандидат не уступал Виткевичу в знании восточной культуры и языков и, хотя не был военным офицером и дерзким разведчиком, отличался умом и находчивостью. Это был старший преподаватель арабского и персидского языков Оренбургского Неплюевского военного училища, уроженец Сардинского королевства Петр Иванович Демезон (Де-Мезон), которого также привечал Перовский.

Демезон выехал в Бухару под видом татарского муллы Мирзы Джафара в ноябре 1833 года и вернулся в Оренбург в июне 1835 года. Эта длительная поездка оказалась результативной. Петр Иванович составил подробнейший отчет о Бухарском ханстве, проживавшем там населении, экономике, культурных традициях, особенностях различных районов. Легендирование в качестве муллы существенно облегчило ему сбор информации и контакты с местными жителями, включая представителей властей. Но к первому министру (кушбеги) Хаким-бею он явился официально, как посланец оренбургского генерал-губернатора, и, сумев преодолеть недоверие, наладил контакт с этим сановником.

Это не означало, что бухарская феодальная верхушка внезапно прониклась дружескими симпатиями к России – неприязнь по-прежнему доминировала, но открыто не проявлялась. В отличие от хивинцев бухарцы были более осторожны и извлекали выгоду из торговли с северным соседом. «Бухарцы, хотя и питают в глубине не меньшую, чем хивинцы неприязнь к России, – писал Демезон, – пытаются все же в своих интересах скрыть ее, чтобы это не отразилось на отношениях наших правительств, сохраняющих, по крайней мере, внешне, дружественный характер»[173]

.

То, что в публикациях отчет Демезона традиционно объединяют с последующим отчетом Виткевича, логично. Оба молодых человека (они были практически одногодками, Демезон родился в 1807 году), одержимых страстью к изучению Востока и выступавших в роли имперских агентов, во многом походили друг на друга. Но впоследствии пути их разошлись. Демезон прожил долгую и спокойную жизнь ученого-востоковеда, профессора и государственного чиновника.

В 1835 году Гене снова предложил направить Виткевича в Бухару. Перовский поддержал, но при этом подстраховался, памятуя негативную реакцию верхов на делегирование Виткевичу официальных полномочий. Формально его в Бухару не посылали, ограничив поручение рутинной разведывательной миссией в Степи и освобождением из плена казака Степанова с женой (разбойники похитили их во время покоса). Это признавал в своем отчете сам Виткевич, который не случайно начал его с пространного объяснения (скорее, оправдания) своего посещения Бухары, состоявшегося в 1835–1836 годах.

«Цель и предмет отправления моего в Степь, – писал он, – состояла собственно в том, чтобы вникнуть в положение и отношение дел, отдаленных от Линии родов киргизских, действовать внушениями на умы и дух ордынцев, доставить возможно верные и подробные сведения по делам этим, проведать о влиянии бухарцев, хивинцев и англичан и, наконец, стараться о выручке захваченного в прошлом году в плен казака Степанова с женою».

Далее он настойчиво подчеркивал, что в Бухару он, дескать, вовсе не собирался и туда его вынудили направиться сезонные и климатические условия – суровая зима, а также небезопасная обстановка по ходу следования торгового каравана, с которым он путешествовал: