Виткевич. Бунтарь. Солдат империи

С купеческим караваном Виткевич пропутешествовал 54 дня. 9 ноября 1835 года выехал с ним из Орска и 2 января прибыл в столицу ханства, где провел 45 дней. Если в дороге Ян одевался в азиатское платье, то в Бухаре, в отличие от Демезона, с первых же дней своего там пребывания не таился и разъезжал по городу в казачьем мундире. Конечно, и маскировка Демезона была несколько условной: в конце концов, с кушбеги он встречался как русский эмиссар. Петр Иванович понимал, что расшифровать его несложно и скорее он не прятался, а просто не хотел «дразнить гусей», создавать себе лишние проблемы в общении с бухарцами. Ян поступил по-иному, руководствуясь своими соображениями.

М. А. Терентьев писал: «Прибыв в Бухару, Виткевич снял халат и ездил по городу в офицерском мундире, отказавшись сидеть взаперти. Поэтому и сведения им доставленные были довольно обстоятельны»[185].

На самом деле – это еще вопрос, в какой степени отсутствие маскировки помогает в сборе разведывательной информации. Все зависит от конкретных обстоятельств. Но, с другой стороны, на этот раз Виткевич не планировал «играть в нелегала», рискуя разоблачением. Вряд ли он позабыл о том, как его опознали, когда он находился в Бухаре в предыдущий раз. Так стоила ли игра свеч?

«Я должен заметить здесь, – пояснял он, – что счел за лучшее не скрываться, а сказаться настоящим именем и званием своим. Я сделал это как по той причине, что мог бы легко быть узнан кем-нибудь, если бы сказался мусульманином и чужим именем, тем более, что бухарские купцы писали уже об отправлении моем из Оренбурга и из Хивы, – так и собственно потому, что мне казалось несколько унизительным для русских, а тем более для офицера, скрываться от бухарцев под чужим именем и что хотел сделать опыт, проложить и русским свободный путь в ханство это, доселе неприступное для всякого честного человека»[186].

Конечно, моральные соображения, имели место, но прагматический расчет тоже. Аналогично мыслил и поступал Александр Бернс, посетивший Бухару за несколько лет до Виткевича: «Если бы мы вздумали жить в Бухаре скрытно или разыгрывать какую-нибудь ложную роль, то, вероятно, чувства наши не были бы так покойны, и мы подобно совам решились бы показываться только ночью»[187]

.

Впрочем, только приехав в Бухару, до официального визита к кушбеги, Бернс проявил осторожность и сменил свой наряд, хотя был одет не по-европейски, а по-афгански. Тем не менее, решил подстраховаться. «По прибытии в Бухару первая забота наша состояла в том, чтобы переменить одежду и во всем приноровиться к правилам, предписанным законами этой страны… Мы немедленно заменили свои чалмы некрасивыми овчинными шапками, а свои каммарбанды (пояса) грубым шнурком, или тесьмою; также сняли верхнее платье и чулки, что в священном городе Бухаре составляет внешнее различие между неверными и правоверными»[188].

Надо думать, что Виткевич мог поступить схожим образом. Вряд ли с купеческим караваном он путешествовал в казацком облачении и вероятнее всего, переоделся в него, когда скрывать цель своего приезда в Бухару уже не имело смысла.

Что еще побудило Виткевича отказаться от маскарада и шпионских игр? Он позиционировал себя как русского посланника (подтверждение тому, что «зеленый свет» заходу в Бухару дал Петровский), а это требовало открытости. И Демезона бухарские чиновники принимали нормально, но наверняка про себя усмехались, замечая его опасливость. На Востоке отвага и уверенность в себе порой ценятся больше, чем благоразумие и рассудительность.

И наконец, укажем на такую черту характера Виткевича, не в обиду ему будет сказано, как определенное позерство. Ему нравилось производить впечатление, даже немного эпатировать публику, неважно, русскую, бухарскую или афганскую. В каких-то случаях он смущал азиатов казацким мундиром, а в каких-то – эффектно появлялся среди своих в восточном облачении. Об этом еще будет сказано.

Теперь – по существу его бухарской миссии. Приоритетным было установить контакт с первым министром, и этого оренбургский посланец добился. Он регулярно общался с кушбеги, вел переговоры и убеждал этого фактического владетеля Бухары в необходимости дружбы и сотрудничества с Россией.

Хаким-бей хитрил: не отказывался от развития связей, но в то же время намекал, что Бухара, якобы, в этом не особенно заинтересована. К месту и не к месту упоминал об англичанах, также пытавшихся утвердиться в Средней Азии, в частности, о капитане Бернсе. «…Он повторял несколько раз урок, который затвердил, как сам признавался, от бывшего недавно в Бухаре англичанина Бёрнса: что англичане на море, а русские на суше – сильнейшие государства в Европе»[189].