Византиец

Тревожные вести приходили из Руси. Бояре не простили Зое ни рождения наследника, ни вмешательства в политику. Не простили ей и иноземных мастеров, привезенных в Москву. Пошел ропот недовольства. Как принято в Москве, бояре вбрасывали этот ропот в народ, чтобы потом сослаться на его глас.

Н. немного знал московские нравы. И с самого начала ожидал такого поворота событий. Потом ему стало казаться, что за десять лет все утряслось, что боярство в своей массе смирилось с присутствием Зои. Выяснилось — нет. Боярство не смирилось. Оно затаилось и ждало повода.

Когда эти рассказы о недовольстве Зоей, о нарастании раздражения против нее стали доходить до Н., он не на шутку встревожился. Он понимал, что за этим брожением обязательно должна последовать попытка устранить Зою. Москва не Италия. Это в Италии могли подвергать человека гонениям всю жизнь, вплоть до спокойной смерти в глубокой старости. В Москве, как правило, убивали.

Сейчас деспине предстояло пройти через крайне тяжелое испытание. Если Зоя его выдержит — она останется победительницей, и, вполне вероятно, ее сын наследует московский престол. Если же нет, тогда в лучшем случае — угасание в каком-нибудь дальнем монастыре за Вяткой.

Повод долго ждать не заставил.

В 1490 году старший сын Иоанна, молодой великий князь Иоанн, разболелся ломотой в ногах. А среди итальянцев, завезенных в Москву, был один лекарь Леон, еврей из Венеции. Леон взялся лечить молодого князя. Стал давать тому лекарства внутрь, к телу прикладывал склянки с горячей водой. Но от этого лечения Иоанну стало хуже. Вскоре он умер, 32 лет. Иоанн крайне тяжело переживал смерть сына. Он любил его так же, как до сих пор любил его мать, свою первую жену. Естественно, как положено в Москве, по миновании сорока дней Леона казнили. С этим у русских не затягивали. Но это только подлило масла в огонь.

По Москве поползли слухи, что молодого Иоанна отравила Зоя. Поскольку против Зои настроились практически все старые боярские роды, нашептать против нее великому князю было кому. Свой шанс бояре не упустили.

Впрочем, отмечал про себя Н., бояр в этой истории тоже следовало понять. Они вполне правомерно видели в Зое угрозу своему привычному, устоявшемуся положению в обществе. Выступая за укрепление государства, за возвышение великого князя, за введение византийского протокола и делопроизводства, Зоя тем самым вела к подрыву боярского влияния. Такие вещи не прощались.

Вскоре после этого трагического случая, что не утаилось даже от глаз и ушей итальянских мастеров и купцов, отношение Иоанна к Зое и сыну Василию стало меняться. Он заметно охладел к ним. Одновременно Иоанн сделался подчеркнуто милостивым к своей невестке Елене, Иоанновой вдове, дочери Стефана, господаря Молдавского, и ее малолетнему сыну Димитрию.

Дальше все развивалось в лучших византийских традициях. Слухи были скудны и приходили в Венецию с огромным опозданием. Тем не менее из этих крох Н. постепенно смог восстановить картину происшедшего.

Где-то в конце 1497 года затеялся дурной, абсурдный заговор в пользу Зои и ее сына. В заговоре не участвовал ни один представитель знатной фамилии, все только дети боярские да дьяки. Заговорщики советовали молодому князю выехать из Москвы, захватить казну в Вологде и Белоозере, убить Димитрия. Что самое страшное по московским нравам — они тайно целовали крест, что будут стоять крепко в этом заговоре. Какое-то детство, возмущался Н.

Однако заговор свою роль сыграл. Его, естественно, вовремя раскрыли. Иоанн распорядился держать сына на его же дворе под стражей, а Зою официально отдалил от себя. Участникам поотсекали на Москве-реке руки, ноги и головы. Многих пометали в тюрьмы.

Еще больше не понравилось великому князю, что к Зое приходили ворожеи с зельем. Он не забыл, что ворожбой в свое время погубили его первую жену. Ворожей тоже утопили. Иоанн стал остерегаться жены.

Так, после десятилетней прохлады наступила настоящая опала. Чтобы окончательно отстранить сына Зои от великого княжения, Иоанн поспешил совершить царское венчание над соперником его, внуком Димитрием. 4 февраля 1498 года, по иронии судьбы именно в Успенском соборе, отстроенном во всей красе благодаря Зое, митрополит благословил Димитрия великим княжением Владимирским, Московским и Новгородским, а сам Иоанн возложил на голову внука шапку Мономаха. Торжество Зоиных противников казалось полным.

На глазах у Н. разваливалась конструкция, на сооружение которой он отдал всю жизнь. Что он мог предпринять? Практически ничего — кризис зашел слишком далеко. Если бы Н. объявился в Москве в обстановке всеобщей подозрительности и повального доносительства, это наверняка стало бы известно. Его просто схватили бы в первые же дни, как хватали всех мало-мальски подозрительных греков и итальянцев. Учинили бы дознание. А там, вероятнее всего, придушили бы да спустили ночью под лед.