Владимир Мономах. Между историей и легендой

Составитель некролога оценивал результаты правления Всеволода скептично, представив его слабым правителем, который едва справлялся с грузом ответственности, свалившимся на его плечи с вокняжением на киевском столе. В качестве главного достижения Всеволода, помимо его образцового поведения как христианина, автор выдвигал на первый план легитимный характер его вокняжения в Киеве. По-видимому, это была своеобразная дань «духу времени», тем веяниям, которые распространились в Печерском монастыре и за его пределами. Но, рассказывая о тех «досадах», которые из-за волостей причиняли ему племянники, летописец не упоминает о том, что в отношении них Всеволод руководствовался политикой двойных стандартов, последовательно игнорируя интересы Святославичей. Некоторые из князей (Ярополк и Святополк Изяславичи, Давыд Игоревич) получали во владение от него свои наследственные волости («отчины»), но можно заметить, что Всеволод руководствовался «отчинным» принципом только на правом берегу Днепра, тогда как на левом берегу он не реализовывался. По всей видимости, это было связано с его стремлением сохранить под своим контролем всю территорию Русской земли в Среднем Поднепровье.

В историографии отмечалось употребление Всеволодом Ярославичем на печатях греческого титула «архонт всей Росии». Вопрос о геополитическом содержании этого титула остается предметом обсуждения, но это определение можно понимать не только в широком смысле – как суверенитет киевского князя над Новгородом[134], но и в узком смысле – как суверенитет над Черниговом и Переяславлем[135]

. Возможно, ключом к интерпретации этого титула является то, что Всеволод Ярославич оберегал политическую целостность Русской земли, применяя «отчинный» принцип распределения стольных городов лишь в тех пределах, которые очерчены параметрами «дуумвирата» 1077–1078 гг.

На протяжении пятнадцати лет княжения Всеволода в Киеве Владимир Мономах продолжал занимать черниговский стол вместо того, чтобы передать его в распоряжение Святославичей и способствовать достижению компромисса, подобного тому, который достигнут в 1084/85 г. с Давыдом Игоревичем, а в 1086/87 г. с Ростиславичами. Но такой компромисс кардинально изменил бы соотношение сил в ущерб положению киевского князя, который мог считать себя «архонтом всей Росии» или «единовластцем Русской земли» (разумеется, в узком смысле) до тех пор, пока главный предмет спора – Чернигов – находился в руках его старшего сына.

Когда в дальнейшем возникла необходимость более четко охарактеризовать политическую позицию Владимира Мономаха после смерти отца, то в качестве продолжения некролога в летопись был включен рассказ о том, что Мономах, взвешивая политические альтернативы, стал размышлять: «Если сяду на столе отца своего, то буду воевать со Святополком, так как стол этот был его отца»[136].

Как иронически писал по поводу этих «размышлений» В. И. Сергеевич, «Владимир оказался в положении сказочного путника, очутившегося на перекрестке двух дорог. Можно пойти и направо, и налево, только везде будет плохо»[137]

. Но из двух зол, как известно, выбирают меньшее, а хуже всего Мономаху было бы в том случае, если бы он попытался занять киевский стол в обход княжившего в Турове Святополка, который являлся старшим из внуков Ярослава. Тогда под угрозой оказались бы результаты «Волынского компромисса» 1077 г., которые гарантировали Всеволоду и его семье гегемонию на левом берегу Днепра. Поэтому после погребения отца в храме Святой Софии 14 апреля 1093 г. Владимир Мономах отправил посланцев в Туров к Святополку, а сам ушел в Чернигов.

По сути дела, он признал приоритет «отчинных» прав на Киев двоюродного брата, однако казус заключается в том, что официально принцип наследования князьями стольных городов «по отчине» был провозглашен четырьмя годами позже – на Любечском съезде 1097 г., где было принято правило: «каждый да держит отчину свою». Разумеется, применение этого принципа эпизодически можно выявить и в предшествующий период, однако Ярославичи злоупотребляли исключениями из этого правила с целью расширения собственной власти. В этой связи надо отметить наблюдение Б. А. Романова, отмечавшего, что «у Мономаха вся политическая система русская зиждется полностью на договоре; совсем по В. И. Сергеевичу с его «договорной» теорией древнерусского строя»[138].

Можно предположить, что сюжет о «размышлениях» Мономаха был внесен в летопись задним числом для того, чтобы заранее представить его поборником «Любечской доктрины», причем конструкция сюжета, оформленного в форме «размышлений», подразумевает, что его мог внести в летопись человек, близкий к самому князю. Именно таким человеком был Сильвестр – игумен основанного Всеволодом Ярославичем Выдубицкого монастыря Святого Михаила, который, по свидетельству летописной записи, датированной 1116 г. и сохранившейся в конце Лаврентьевского и сходных с ним списков «Повести временных лет», написал «книгу эту, Летописец»[139].