АНДРЕЙ МАКАРОВ. Я был одним из тех, кто уговаривал Влада не идти на должность генерального директора ОРТ. Так получилось, что в тот момент, когда решались вопросы назначения Влада, мы уехали из страны. Отдыхали, много говорили на эту тему. Я ему сказал, что он даже не представляет, что его ждет и что на него обрушится. И он мне тогда ответил: «Ну а если бы тебе предложили определенным образом изменить что-либо в прокуратуре и ты знал бы, как это сделать? Неужели отказался бы?» Влад очень хотел изменить наше телевидение. Это не дежурная фраза. Это правда. Он реально считал, что у него есть шанс сделать новое телевидение. Но дело в том, что когда Влад пришел работать в качестве гендиректора, он понял весь объем проблем по-настоящему. Решение по рекламе, безусловно, давалось ему очень непросто.
ЮРИЙ НИКОЛАЕВ. Я тоже отговаривал его принимать должность гендиректора ОРТ. Прежде всего потому, что он был бы в основном занят производством. Я думаю, у нас были разные взгляды на телевидение. Точнее, Влад шел по другому пути. Я предпочитаю заниматься частным, Влад — общим.
АЛЕКСАНДР ТОБАК. Мрачное состояние у Влада ощущалось с того момента, как его назначили генеральным директором. Он очень тяжело соглашался. У меня такое ощущение, что он этого очень не хотел. Он пытался многое изменить на телевидении, но понимал, что изменить может только в том случае, если будет руководить всем процессом. А руководить процессом должен чиновник. Чиновник у нас - это обычно разрушитель. Владька — творец. Тут сошлись все противоречия разом. Он все больше влезал в дела и начал понимать, что многое происходит помимо него. То есть он стал понимать, что не может реализоваться.
...Помню жуткое ощущение, когда в каком-то журнале я увидел фотографию Влада и под ней подпись: «С 1 марта на ОРТ не будет рекламы».
ВИТАЛИЙ ВУЛЬФ. В январе 95-го года я уехал во Францию. Оставил Владу свой телефон. Через несколько дней они прилетели в Париж с Альбиной. Я обещал им показать город. И следующие пять дней мы не расставались. У меня в Париже есть близкие друзья. Была такая замечательная женщина, русская по происхождению, Ирэн Левю, очень состоятельная, с роскошной квартирой на Виктора Гюго. Квартира обставлена дивной старинной русской мебелью. И вот я привел к Ирэн и ее мужу Влада с Альбиной. И поскольку Аля обожает мебель, интерьеры, профессионально в этом разбирается, да еще к тому же обладает безупречным вкусом, ей это было необыкновенно интересно. А Влада я запомнил стоящим в гостиной в полном обалдении от всей той изысканной роскоши, которую он увидел. С Ирэн и ее мужем они тоже подружились, и Альбина потом с ней часто общалась.
Потом Влад взял напрокат машину. Машины он водил замечательно. Во всяком случае, я больше никогда на такой скорости не перемещался. При этом не было ощущения опасности. Помню, как мы решили поехать на кладбище Сен-Женевьев-де-Буа. Дороги никто толком не знал. Поехали по окружной и быстро заблудились. Альбина вообще взрывчатая, можно представить, как все это ее начало бесить. Они полаялись в машине. Началась такая Хиросима. Хиросима закончилась через две минуты, и никто про нее уже не вспоминал. Это очень характерно для их отношений. До кладбища мы доехали совершенно измочаленные. Ребята успели еще пару раз поругаться и столько же раз помириться. Потом мы долго ходили по кладбищу, были на могиле Бунина, Кшесинской. Помню, на Влада произвела впечатление могила Мережковского и Гиппиус: она была очень неухоженная, заброшенная. Потом оказались возле могилы мхатовцев: Веры Греч и Поликарпа Павлова. Я тут же рассказал всю их историю, они играли в Югославии, бежали в Париж. Эти актеры были из той качаловской группы, которая выезжала на гастроли и не вернулась.
После этой поездки решили отдохнуть. А потом вспомнили, что Аля еще не сделала покупок. Мы зашли в магазин, который находится под Лувром, — очень дорогой. И там продавали тогда еще только входящие в моду пиджаки со стоячим воротником, такие вроде кителей. Влад померил, я померил. И так получилось, что ему эти пиджаки не очень шли, Он был к тому времени немного полноват. А мне они подходили. Но купить я не мог, стоила эта прелесть около 1000 франков или больше того.
И мы ушли.
Потом ребята улетали в Москву. Я помню, Влад вышел из отеля счастливый, улыбающийся, сказал, что таких пяти дней у него очень давно не было. О том, что мы принадлежим к разным поколениям, никто из нас уже и не вспоминал.
Я остался. И вот однажды консьержка принесла мне какой-то пакет от Влада. Когда я его раскрыл, там находился тот самый роскошный пиджак. Я был ошеломлен, позвонил в Москву. Сказал: «Влад, ну в какое положение вы меня ставите?! Вы что, сумасшедший?» Он ответил: «Я хотел доставить удовольствие. Не вам, а себе. Просто я вас очень люблю».
Помню этот день: 9 февраля. Я еще спросил тогда насчет его дел. Он ответил, что дела неважные. «Приедете, расскажу» «Парижского» голоса не было уже и в помине. Я спросил: «Что, какие-нибудь серьезные вещи?» Он ответил: «Более чем».