Владычица морей

Внутренне свободным он становился не только за рубежами отечества — вне цепей карьеры. В России приходилось слышать и думать с самых ранних лет то, о чем обычно не говорили в эту жесткую эпоху. В обществе еще жил испуг после подавления восстания декабристов. Теперь все стали подымать голову. Николай никогда головы не опускал, и ему подымать ее нет надобности. У него была слишком хорошая память, и он никогда не забывал то, что слышал или читал или о чем догадывался, как о неизбежном. Все это также с ранних лет. Все это привелось со временем в стройную систему.

Чин генерала, полученный в 35 лет, и должность губернатора в одной из губерний, а потом генерал-губернатора, давали возможность наблюдать, подумать, быть независимым, особенно в Сибири, где до царя далеко, а до бога высоко. Женитьба дала ему свободу, избавила от покровительств. Он был независим от связей и не имел надобности прибегать к содействию особ. Он и теперь менялся двумя жизнями, но не с переездами границы, а с приездами в столицу по вызовам императора или министра.

В последний приезд в Петербург Муравьев сказал государю, что нам самим надо провести телеграф и железную дорогу через Сибирь.

— Это трудно, — сказал Александр.

Тут нужна величайшая настороженность, как при разведке с пластунами в горах Кавказа. Государя не околпачишь. Сила его в народе, не только в нашем брате, в крапивном семени. Попадешься, Николенька; опасная игра!

Трудно! А как же наш Урал — вопреки всем представлениям о нашей промышленной неразвитости — за полстолетия покрылся множеством горных заводов по обеим сторонам хребта. На каждой реке, в каждой долине пруды, дымят доменные печи, плавят чугун и железо, и гонят все это к Волге на баржах, открыв плотины, по большой воде. А по Волге — вверх тянут артели бурлаков, а вниз суда идут самосплавом. Вот уже без малого сотня лет, как рынки восточных стран требуют себе уральского железа.

Американцы народ весьма живой, интересный, но с ними надо торговать. А мы ли бедны!

В Иркутске, ведя переговоры с Китаем, Муравьев сказал себе, что он не будет плясать под дудку попов из пекинской миссии, как священнослужитель. Польза их велика. Но дипломатия должна быть современной, а не духовной. Поповская дипломатия век свой отживает. Попы не могут заключить новый договор о границе, переступить через уважаемые ими предрассудки и традиции Китая, которые, как кажется Николаю, теперь уже и самим мешают, вяжут Китай по рукам и ногам. А Муравьев не боярин Московской Руси и не думный дьяк. Наступает время смелой современной дипломатии, перемены в самой России и в мире. Теперь старыми узами Китая не удержишь, по нему ударят и разобьют на части. Их разорвут и нас растопчут. Не зря человечество искало новые социальные формы, и те, кто их находил, не отступался, испытывая всеобщее недовольство окружающих. Какая бы катастрофа ни грозила, но человечество и бессознательно, и сознательно вооружается знаниями и опытом для защиты.

Смолоду очень сдержанный и скромный, Муравьев, как и каждый офицер, выпивал и умел покутить в компании, бывал весел и разговорчив. Он принят и в Петербурге, и в провинции, и в Польше, и на Кавказе, в домах аристократов и владетельных князей, где без участия в кутежах прожить невозможно.

Изредка позволяя себе лишнее, он всегда чувствовал себя виноватым перед своим будущим. На Кавказе грузинская княгиня сняла с него все запреты, он словно испил приворотного зелья, а с ним и целебной воды, освобождавшей его от напряжения. Это было недолго и закончилось вдруг, неожиданно и трагически.

Став губернатором и найдя счастье, он задавал обеды, делая это с отменным вкусом, и при надобности показывался кутилой, но не терял из вида целей и знал, каких усилий требует от него жизнь, и уже под охраной жены больше не испытывал вины перед собой. В Иркутске его обеды были важным подкреплением прогресса Сибири. За столом он узнавал много толковых мнений. Сибирь была умна, она была практичней остальной России. Сибирь была уже готова стать республикой, в ней не было помещиков и не было крепостных. Приезжавшие дворяне переставали быть владельцами своих крепостных, если привозили их. Но Сибирь малолюдна, а на многолюдной России висят тяжелейшие цепи крепостничества, безграмотности и бесправия. Купеческое областничество сибиряков нуждалось в покровительстве монархии. Многочисленные политические ссыльные придавали светлую струю сибирской жизни, подавая пример, что ее развитие невозможно без выпускников из университетов Петербурга и без влияния образованного общества всей страны. Но крепостные губернии, как тяжелая больная голова, могли перетянуть гигантское, но еще молодое тело Сибири, и тогда все встанет вверх ногами.