Власть меча

– Мы этого ожидали. Можем ли мы привлечь их к суду? Что посоветуете?

– Я могу высказаться за тяжбу, но предчувствую, что мы лишь зря потеряем время и деньги.

– Что-то еще?

– «Де Бирс». Сообщение от сэра Эрнеста Оппенгеймера лично.

– Уже разнюхал, да? – Сантэн вздохнула, стараясь озаботиться делами, но вместо этого думала о Блэйне. Она видела его склоненным над креслом жены. Выгнав из памяти этот образ, она сосредоточилась на том, что говорил ей Эйб.

– Сэр Эрнест едет сюда из Кимберли. Прибудет в Виндхук в четверг.

– Конечно, по счастливой случайности, – цинично усмехнулась Сантэн.

– Он просит вас о встрече при первой же возможности.

– У него нюх, как у гиены, и зрение, как у стервятника, – сказала Сантэн. – Он может учуять кровь и высмотреть умирающее животное за сотню лиг.

– Ему нужен рудник Ха’ани, Сантэн. Он жаждет его уже тринадцать лет.

– Им всем нужен рудник Ха’ани, Эйб. Банку, сэру Эрнесту, всем хищникам. Но видит бог, им придется сразиться со мной за него.

Она встала, и Эйб спросил:

– Вы готовы?

Сантэн посмотрела на себя в зеркало над каминной полкой, коснулась волос, увлажнила губы кончиком языка, и вдруг все стало предельно отчетливым. Она начинала битву, ее рассудок прояснился, ум обострился, и она улыбнулась себе яркой, уверенной, покровительственной улыбкой. Да, она снова была готова.

– Идемте! – сказала она, и они отправились в длинный зал заседаний совета директоров с его столом желтого дерева и шестью огромными настенными росписями – необычайно лиричными пейзажами пустыми, написанными рукой Пирнифа.

Сантэн вскинула голову, ее глаза сверкали напускной уверенностью.

– Прошу простить меня, джентльмены, – беспечно воскликнула она, атакуя их всей силой своей личности и женственности и наблюдая за тем, как они сдаются перед ней. – Но уверяю вас, что теперь я полностью в вашем распоряжении и все мое внимание принадлежит вам так долго, как это понадобится.

Глубоко внутри нее все равно оставалась болезненная пустота, которую Блэйн заполнил лишь на несколько мимолетных мгновений, но Сантэн закрыла и оградила ее. Она снова была несгибаема, и, садясь в кожаное кресло во главе стола, она мысленно повторяла, словно мантру: «Ха’ани принадлежит мне – и никто не отберет у меня рудник».

Манфред де ла Рей двигался в темноте так же быстро, как двое взрослых мужчин, что уводили его на север. Унижение и боль, которые он испытал, когда отец прогонял его, вызвали в нем новую дерзость и стальную решимость. Отец назвал его хнычущей девчонкой.

«Но теперь я мужчина, – сказал он себе, быстро шагая следом за фигурой Темного Хендрика. – Я больше никогда не стану плакать. Я мужчина, и я буду доказывать это каждый день своей жизни. Я докажу это тебе, папа. Если ты еще смотришь на меня, тебе никогда больше не придется меня стыдиться».

Потом он подумал о том, как его отец умирает в одиночестве на вершине холма, и горе захлестнуло его. Вопреки решению, его глаза наполнились слезами, и ему понадобились все его сила и воля, чтобы подавить их.

«Теперь я мужчина».

Он сосредоточился на этом, и действительно, он ведь уже стал таким же высоким, как взрослый, почти таким же высоким, как Хендрик, а его длинные ноги без устали несли его вперед. «Ты будешь гордиться мной, папа. Клянусь. Клянусь перед Богом».

Он не замедлял шага и не испускал ни единой жалобы всю эту долгую ночь, а когда солнце поднялось над вершинами деревьев, они добрались до реки.

Как только они напились, Хендрик снова повел их на север. Они петляли, днем отходя от реки, прячась среди сухих мопани, а потом возвращались к воде, чтобы утолить жажду, и все ночные часы шагали вдоль реки.

Лишь после двенадцати ночей тяжелого перехода Хендрик решил, что погоня им не грозит.

– Когда мы перейдем реку, Хенни? – спросил Манфред.

– Никогда, – ответил Темный Хендрик.

– Но отец задумывал уйти на португальские территории, к торговцу слоновой костью Элвису де Сантосу, а потом отправиться в Луанду.

– Да, таков был план твоего отца, – согласился Хендрик. – Но твоего отца с нами нет. А на севере нечего делать незнакомому чернокожему человеку. Португальцы еще хуже немцев, англичан или буров. Они обязательно надуют нас с алмазами, да еще и изобьют, как собак, и отправят на каторжные работы. Нет, Мани, мы возвращаемся – в Овамболенд, к нашим братьям по племени, где каждый нам друг и где мы сможем жить как люди, а не как животные.

– Полиция нас найдет, – возразил Манфред.

– Нас никто не видел. Твой отец позаботился об этом.

– Но все знают, что ты был другом моего отца. Они придут за тобой.

Хендрик усмехнулся:

– В Овамболенде меня зовут иначе, не Хендриком, и тысяча свидетелей поклянутся, что я всегда оставался в моем краале и не знаю никаких белых грабителей. А для белых полицейских все черные на одно лицо, и у меня есть брат, умный брат, который узнает, как и где продать наши алмазы. С этими камнями я могу купить две сотни голов отличного скота и десять толстых жен. Нет, Мани, мы возвращаемся домой.

– Но что будет со мной, Хендрик? Я не могу отправиться с тобой в краали овамбо.