Власть меча

День стал головокружительной чередой работы и молитв, домашние дела перемежались учебными занятиями и долгим стоянием на коленях, и либо дядя Тромп, либо тетя Труди молили Господа узреть их старания или снизойти к ним с любыми воздаяниями.

И все же к концу первой недели Манфред уже исподтишка, но настойчиво изменял положение дел среди младших членов семьи. Он усмирял тайные попытки дочерей Бирман посмеяться над ним спокойным и суровым взглядом желтых глаз, и девочки отступали, что-то испуганно бормоча.

А вот со школьными занятиями все обстояло иначе. Его кузины были знающими особами благодаря постоянным вынужденным занятиям. Когда Манфред мрачно корпел над томом немецкой грамматики и «Математикой для средней школы» Мелькеса, их самодовольные улыбки при его сбивчивых ответах на многочисленные вопросы тети Труди служили для Манфреда тем стимулом, в котором он нуждался.

«Я им еще покажу», – обещал он себе.

Он настолько ушел в работу над тем, чтобы догнать и перегнать кузин, что прошло несколько дней, прежде чем он узнал, как именно девочки Бирмана издеваются над маленькой Сарой. Их жестокость была утонченной и тайной: они насмехались, обзывали ее, строили презрительные гримасы, расчетливо исключали ее из своих игр, занимались вредительством – пачкали сажей одежду, которую Сара только что отутюжила, приводили в беспорядок только что застеленную ею постель, мазали жиром помытые ею тарелки. А затем злобно ухмылялись, когда тетя Труди, довольная такой возможностью выполнить свой благочестивый долг, наказывала Сару за лень и небрежность и стукала ее щеткой для волос.

Манфред поймал девочек Бирмана по очереди. Держа за косички и глядя каждой в глаза с расстояния в несколько дюймов, он говорил тихим, размеренным тоном, в котором слышалось кипение страсти, и добавлял в конце: «…и не вздумай бежать к матушке и рассказывать ей всякие сказки».

Намеренные издевательства закончились с театральной внезапностью, и под защитой Манфреда Сару оставили в полном покое.

В конце той первой недели, после пятой церковной службы длинного и скучного воскресного дня, одна из кузин появилась в дверях сарая, где Манфред растянулся на кровати с немецкой грамматикой.

– Папа хочет видеть тебя в своем кабинете.

И посланница взмахнула рукой, изображая нависшее над Манфредом несчастье.

Манфред намочил под краном коротко подстриженные волосы и попытался гладко зачесать их перед осколком зеркала, прикрепленным над его кроватью. Но они тут же снова встали торчком, словно влажные шипы, и Манфред, сдавшись, поспешил на призыв.

Его еще ни разу не пускали в передние комнаты пасторского дома. Они были неприкосновенны, а кабинет самого пастора представлял собой святая святых. И Манфред знал из предупреждений, со злобным наслаждением повторяемых его кузинами, что вызов в эту комнату всегда связан с наказанием и болью. Манфред с дрожью задержался перед кабинетом, понимая, что дядя мог узнать о ночных визитах Сары в инструментальный сарай, и сильно вздрогнул, когда в ответ на его робкий стук изнутри раздался рев; потом он медленно открыл дверь и ступил внутрь.

Дядя Тромп стоял рядом с темным столом лаврового дерева, опираясь сжатыми кулаками на книгу записей.

– Входи, йонг. Закрой дверь. Нечего там стоять! – проревел он и тяжело опустился в свое кресло.

Манфред встал перед ним, пытаясь найти слова раскаяния и извинения, но, прежде чем он успел их пробормотать, дядя Тромп снова заговорил:

– Что ж, йонг, у меня тут доклады твоей тетушки о тебе. – Его тон противоречил свирепому выражению лица. – Она сообщает, что твоим образованием совершенно пренебрегали, но что ты полон стараний и занимаешься усердно.

Манфред даже ослабел от облегчения, такого сильного, что ему трудно было уследить за ходом дальнейшей проповеди.

– Мы все аутсайдеры, йонг. Мы жертвы угнетения и мильнеризма.

Манфред слышал от своего отца о лорде Мильнере; это был печально известный английский губернатор и противник африканеров, по его постановлению все дети, говорившие в школе на африкаансе, должны были носить дурацкие колпаки с надписью: «Я ОСЛИК – Я ГОВОРЮ НА АФРИКААНСЕ».

– Есть только один способ одолеть наших врагов, йонг. Мы должны быть умнее, сильнее и безжалостнее, чем они.

Глас Божий так увлекся собственной речью, что возвел взгляд к затейливому рисунку лепки на потолке, и его глаза горели смесью религиозного и политического фанатизма, предоставляя Манфреду возможность украдкой оглядывать заставленную мебелью комнату.

Книжные стеллажи занимали три стены, и каждый заполняли религиозные и научные труды. Преобладали сочинения Джона Кальвина и пресвитерианцев, хотя было немало и книг по истории и философии, имелись также сборники законов и биографии, словари и энциклопедии, множество сборников гимнов и проповедей на голландском, немецком и английском языках.