– О, у меня масса времени на домашние дела! – заверила ее Изабелла. – Я же не занимаюсь торговлей или чем-то подобным. А девочки такие милые, и они, конечно, бесконечно преданы своему отцу.
Изабелла оказалась искусным дуэлянтом. Слово «торговля» заставило вскипеть аристократическую кровь Сантэн, хотя ей и удалось это скрыть заинтересованной улыбкой; а еще это было точным выпадом, надежно связывавшим девочек с Блэйном. Сантэн заметила, как на его лице вспыхнуло обожание при упоминании о дочерях. Она повернулась к нему и заговорила о политике:
– Недавно генерал Смэтс был гостем Вельтевредена, моего дома в Кейптауне. Он серьезно озабочен ростом тайных обществ в низших слоях африканеров. В особенности его беспокоят так называемые
– Действительно, миссис Кортни, я специально изучал эти явления. Но я не думаю, что вы точны, говоря, что эти тайные сообщества включают низшие классы африканеров, как раз наоборот. В них состоят чистокровные африканеры, занимающие определенные должности и имеющие потенциальное или фактическое влияние в политике, правительстве, религии и образовании. Однако с вашим выводом я согласен. Они опасны, куда более опасны, чем осознает большинство людей, потому что их главная цель – захватить контроль над всеми аспектами нашей жизни, от умов молодежи до механизмов правосудия и правительства, поставить своих членов на руководящие посты, невзирая на заслуги и достоинства. Во многих отношениях это движение является аналогом поднимающейся волны национал-социализма в Германии под главенством герра Гитлера.
Сантэн даже наклонилась над столом, наслаждаясь тоном и модуляциями его голоса, поощряя его вопросами или острыми короткими замечаниями. «С таким голосом, – думала она, – он может влиять не только на меня, но и на миллионы избирателей». Потом она сообразила, что они оба ведут себя так, словно за столом больше никого нет, и быстро повернулась к Изабелле:
– Вы согласны в этом с вашим супругом, миссис Малкомс?
Блэйн снисходительно рассмеялся и ответил за жену:
– Боюсь, у моей жены политика вызывает только скуку, не так ли, дорогая? И я не уверен, что она не права в этом.
Он достал из кармана смокинга золотые часы.
– Уже за полночь. Я так наслаждался вашим обществом, что, я уверен, мы злоупотребили вашим гостеприимством.
– Ты прав, дорогой. – Изабелла явно испытала облегчение и спешила покончить со всем этим. – Тара слегка приболела. Она жаловалась на животик, когда мы уходили.
– Тара, хитрая лисичка, всегда жалуется на животик, когда мы куда-нибудь собираемся, – усмехнулся Блэйн.
Но все поднялись.
– Я не отпущу вас без капельки бренди и сигары, – возразила Сантэн. – Хотя я отвергаю варварский обычай оставлять мужчин в одиночестве наслаждаться всем этим, пока мы, бедные женщины, вынуждены хихикать и болтать о детях, так что мы все вместе перейдем в салон.
Однако, когда она уже вела гостей через зал, возник ее нервный секретарь.
– Да, в чем дело?
Она сердилась, пока не увидела, что секретарь держит листок телеграммы так, словно это приговор лично ему, возвещающий о смертной казни.
– От доктора Твентимен-Джонса, мэм, и это срочно.
Она взяла листок, но не разворачивала его, пока не убедилась, что гостям подали кофе и ликеры и что Блэйн и Эйб вооружились гаванскими сигарами. Потом, извинившись, она ускользнула в свою спальню.
Сантэн села на кровать. Листок в ее руке дрожал. Еще никогда в жизни она не ощущала такой ярости. Это было вероломство, огромное и непростительное предательство. Ведь это ее рудник, это ее алмазы. Она платила им жалованье и имела полное право нанимать и увольнять. «Погрузкой товаров» Твентимен-Джонс назвал посылку с бриллиантами, на чем и держалось ее благосостояние. Их требования, если с ними согласиться, могут сделать рудник Ха’ани неприбыльным. Кто такой этот Герхард Фурье, гадала она, а потом вспомнила, что это старший водитель транспорта.
Сантэн подошла к двери и открыла ее. Секретарь ждал в коридоре.
– Попросите мистера Абрахамса зайти ко мне.
Когда Эйб перешагнул порог, она протянула ему листок телеграммы.