Власть оружия

Когда они подошли поближе, Мажуга, насвистывая, уже собирал оружие и швырял стволы в кабину. Через плечо он повесил патронташи. Йоля побежала к нему, а Самоха задержался, чтобы обобрать мертвецов возле камней. Добычи было немного. Когда толстяк подошёл к самоходу, Йоля висела на шее Ржавого, одной рукой он держал трофейный карабин, другой осторожно обнимал девушку. Они целовались. Настроение у Самохи было отличное, он снял с пояса мертвеца флягу сивухи и уже успел приложиться.

— Э, а не рано тебе, девочка?

Йоля оторвалась от Мажуги и кинула через плечо:

— Не рано! Ористида в моих годах уже первого вынашивала!

— А, ну веселитесь! Только недолго. Может, мы не всю банду положили, может, ещё кетчеры поблизости…

Самоха махнул рукой, в которой держал флягу, внутри булькнуло. Это подсказало толстяку, чем заняться, пока эти двое целуются. Он будет целоваться с флягой. Однолюбом Самоха не был, и, прикончив запас сивухи, отыскал в кабине самохода кувшин с тёплым пивом. С кувшином он стал изменять фляге, от этих любовных подвигов толстяк окончательно развеселился, позабыв о предстоящих в Харькове неприятностях.

Когда наконец собрались ехать, Самоха был порядочно пьян. Он собирался ехать в кабине, чтобы петь втроём песни. И даже порывался завести какой-то нескладный мотив, причём слов не помнил совершенно. Йоля с Мажугой, бранясь и отпуская шутки, выгнали его из кабины, помогли взобраться в кузов. Бак самохода был полон, да ещё в кузове нашлись две канистры, так что дальше уже покатили без остановок — сперва под жуткую песню Самохи, потом под его мощный храп. Ехали весь день и всю ночь, когда за руль сел проспавшийся оружейник. Встречные с недоверием глядели на их устрашающего вида самоход, но Йоле было плевать, она была совершенно счастлива, потому что её непутёвая жизнь наконец вывернула на верную дорогу, потому что они с Игнашом пережили опасности и выжили, потому что они вместе, потому что они едут домой. На второй день завернули за заправку. Рисунки на ржавых бортах их грузовика и здесь вызвали настороженное внимание охраны. Игнаш купил у местного торговца ведро красновато-бурой краски и они втроём замалевали картинки, оставленные кетчерами. Самоход от этого не стал красивей, но, по крайней мере, смотрелся не так вызывающе. Йоля намалевала на ржавом капоте улыбающуюся рожу — круглую, с глазами-щелочками и рот до ушей. Игнаш поглядел на её произведение, покачал головой.

— Ну вот, теперь можно ехать. Если раньше нас побаивались, думали, бандиты какие, так теперь бояться не будут, сразу видно: дураки катят.

Самоха снова накупил выпивки и, без понуканий забрался в кузов, чтобы дальше крутить свою любовь с кувшинами, флягами и бутылками. Честно говоря, он просто заливал свой страх перед предстоящим объяснением в цеховой Управе.

Под вечер добрались к знакомым местам. Самоха храпел в кузове, Йоля задремала, и Мажуга, ведя машину, время от времени косился на неё — девчонка улыбалась во сне, и Ржавый гадал, что же ей такое снится.

Разбудил Йолю резкий толчок. Грузовик затормозил, в кузове покатились пустые бутылки, с треском разбился кувшин, со сна заорал Самоха.

— А? Чего? — Йоля стала тереть глаза кулаками.

Грузовик замер на пригорке, под усыпанным звёздами небом. В свете фар не было видно ничего, кроме дороги, уходящей с холма под уклон, колючек у обочины, и тёмно-синей ночи.

— Чего встали?

— Темно, — медленно проговорил Мажуга.

— Ну? Чего темно? Ночь же…

— С этого холма мою ферму видать. Почему окошки не светятся? — Голос у него был странный, Йоля даже заглянула Мажуге в лицо. И лицо у него сделалось странным, застыло — ну как маска из глины.

— Чего там у вас? — заорал из кузова Самоха, потом хлопнул по задней стенке кабины. — Чего встали-то?

Игнаш, не отвечая, врубил передачу и повёл самоход с холма. Йоля тёрла глаза и вглядывалась в темноту. В округе не было ни огонька, она не узнавал местность, тем более, в темноте, но Игнаш-то знал окрестности собственной фермы! Они спустились с холма, в полосе фар мелькнули ровные ряды всходов на поле, обнесённом оградой из колючей проволоки, груда камней… снова колеи… Луч света вильнул, наткнулся на груду обломков, и Йоля охнула, наконец-то узнав место. Остатки ворот фермы, чёрные, обгорелые, покрытые копотью руины. В кузове громко выругался Самоха.

Самоход объехал груду обломков, вкатил во двор и замер. Вокруг были руины, сквозь оконные проёмы обгорелого фасада видны звёзды. Скрипнули тормоза, грузовик замер. Мажуга спрыгнул из кабины и пошёл к фасаду, нелепо торчащему среди остывшего пепелища. Заглянул в дверной проём, толкнул обломки досок, косо повисшие на уцелевшей петле, что-то посыпалось… Он провёл рукой по обгоревшей доске, посмотрел на чёрную ладонь, сделал ещё шаг и пропал в темноте за уцелевшей стеной. Йоля боялась выбраться из кабины и не знала, что делать. Что сказать сейчас, как поступить? Из кузова, ворча и гремя железом, спустился Самоха. Переступая груды углей, подошёл к стене.

— Игнаш!.. Ты это… эх, да что ж это такое… — он тоже не находил слов. Да и что можно тут сказать!