Впервые оказавшись на ранчо, холод испытала и Роуз. Они поженились немногим после Рождества в пасторском доме, в Херндоне. Джордж сомневался, стоит ли приглашать кого-нибудь на свадьбу, однако Роуз решила, что из-за Питера будет лучше обойтись без гостей. Понял ли он ее? Кажется, да.
– Делай, как считаешь нужным, – сказал он, но при этом улыбнулся.
– Еще, разумеется, твой брат.
– Он не пойдет в церковь. Ненавидит одеваться.
Смог ее понять и Питер.
– Ты же знаешь, я всегда буду любить твоего отца. Если тебя ранит то, что я выхожу замуж, если ты не можешь понять… Но ты же понимаешь?
Питер улыбнулся. Стоя у окна, он смотрел на заросли полыни перед школой, на реку и на ивняк, где он так любил сидеть и любоваться на луну.
– Я все понимаю.
Неестественная манера речи мальчика, его «конечно» и «к примеру» давно смущали Роуз – равно как и то, что он называл ее по имени. Она никогда не спрашивала, почему он так говорит: должно быть, боясь услышать правду, раскрыть таящуюся в этой привычке извращенную форму любви сына к матери. Имя Роуз действительно больше подходило тому образу, что нарисовал себе Питер, – образу скорее возлюбленной, нежели матери. После смерти отца она стала единственным предметом его странного увлечения, единственным героем альбома, который пять лет служил его Библией, его путеводной звездой. Мальчик не ревновал к Джорджу Бёрбанку, а если что-то и чувствовал, ревность к нему была столь же взвешенной и безличной, какой была ненависть к тем, кто пытался разрушить его фантазии. Свадьба открывала для Роуз путь к достойной жизни, которую сам Питер смог бы обеспечить ей совсем не скоро, – а ведь это и являлось главным предметом его забот. Свадьба означала, что Роуз навсегда покинет «Красную мельницу», где ей приходилось обслуживать тех, кого он ненавидел и презирал, терпеть пьяные намеки и отражать двусмысленные улыбочки – все ради того, чтобы свести концы с концами и обеспечить достойное будущее тому, кто сам только и думал, как бы обеспечить будущее для нее. Гораздо раньше, чем Питер мог и мечтать, она будет путешествовать в каютах океанских лайнеров, наряжаться в платья из «Харперс базар», водить «линкольн» или «пирс» и составлять букеты из живых, а не бумажных цветов.
За несколько часов до свадьбы, оставив Роуз в гостинице, Джордж повел мальчика в универмаг Грина, чтобы подобрать ему костюм.
– Подберите-ка молодому человеку все, что он пожелает, – обратился он к продавцу.
Питер улыбнулся, глядя, как Джордж красуется в своем новеньком костюме из голубой саржи и втягивает живот, чтобы застегнуть ремень.
– Пошли пообедаем вдвоем, мама твоя сказала. Наверное, хочет хорошенько подготовиться и удивить нас. Боже мой, она всегда так прекрасна! – И они отправились в «Шугар Боул».
– Ни в чем себе не отказывай, заказывай все, что хочешь. Я здесь всегда беру жареного палтуса. Но ты не стесняйся, выбирай, что пожелаешь.
Никогда прежде не доводилось Питеру съесть столько чили кон карне, сколько он хотел.
– Еще одну порцию молодому человеку, – говорил Джордж официантке. – У нас тут что-то вроде праздника.
Питер, что казалось мальчику совершенно правильным, был единственным гостем на свадьбе. На алтаре в медных горшках благоухали букеты из роз, составленные с подачи Джорджа суетливой женщиной из цветочного магазина. Они пришлись Питеру по вкусу, и он был по-настоящему тронут такой сентиментальностью. Всю церемонию он просидел почти не дыша и лишь слегка облизнул губы, когда Джордж взял его мать за руку, чтобы надеть на палец кольцо. Однако сердце Питера едва не выпрыгнуло из груди, когда, сияя улыбкой, Роуз обернулась и движением невероятно простым и элегантным поправила складки своего темно-синего дорожного костюма. То был жест очаровательной и богатой дамы – миссис Бёрбанк. «Она идет во всей красе, – вспомнил Питер строки отцовских книг. – Она идет во всей красе светла, как ночь»[10]
.Хорошо бы прихватить одну из роз. Пара сухих лепестков – то, что нужно, для последней страницы его альбома.
В Херндоне Роуз отыскала миссис Мюллер, опрятную чопорную диетсестру из местной больницы, которая согласилась предоставить мальчику комнату и стол до конца учебного года.
– Я постараюсь навещать тебя каждые выходные, – пообещала она сыну. – Или ты, может быть, как-нибудь приедешь на ранчо. Будет здорово, не правда ли?
Питер так не думал, однако ничего не сказал. Улыбнувшись своей еле заметной улыбкой, он взял Роуз за руку. Вскоре он покинул Бич – город, где над ним смеялись и презирали как отродье самоубийцы, – в школе Херндона его ждали настоящая библиотека, уроки химии и физики.
– Чудесная комната, – ответил он матери.
– Питер, мне порой кажется, ты меня не слушаешь. Никогда не могу понять, что у тебя на уме.
– Буду повнимательнее.
Какое облегчение, что думать теперь ему придется только о собственном будущем.
– Передавай привет… Джорджу.
– Понимаю. Не уверен, как его назвать, да? Но знай, он желает тебе только добра.