— Прости меня, господин, — проговорил он наконец, — если я на рушил твой приказ, и, несмотря на это, совершил на твоей службе лишь то, что заплакал при расставании.
Старый герцог улыбнулся.
— Не горюй! Это прощено. Твоя храбрость несомненна. Живи отныне в счастье, и, когда будешь мирно сидеть со своей трубкой, вспоминай обо мне! Потому что теперь я уже никогда не сяду с тобой в Медусельде, как обещал, и не услышу того, что ты знаешь о травах.
Он закрыл глаза, и Мерри склонился над ним. Вскоре герцог заговорил снова:
— Где Эомир? Ибо взор мой темнеет, а я хочу повидать его прежде, чем уйду. Он должен стать герцогом после меня. И я хотел бы послать весточку Эовин. Она, она не хотела, чтобы я оставил её, и теперь мне уже не увидеть её вновь, ту, которая дороже дочери.
— Господин, господин, — начал было Мерри срывающимся голосом. — Она…
Но в этот миг вокруг раздались лязг и крики, со всех сторон ревели рога и трубы. Мерри осмотрелся: он забыл про войну и весь окружающий мир; казалось, что много часов миновало с тех пор, как герцог поскакал к своей гибели, хотя в действительности прошло совсем немного времени. Но теперь Мерри видел, что они сейчас очутятся в самом центре большого сражения, и столкновение вот-вот произойдёт.
От реки к тракту спешили новые силы врагов, а из-под стен надвигались легионы Моргула, а с южных полей — пешие воины Харада с конницей впереди, и за ними возвышались громадные спины мумакилей с боевыми башнями. Но с севера белый султан Эомира реял впереди большого фронта ристанийцев, которых он собрал и возглавил, а из Города выходили все силы людей, бывшие в нём, и впереди был серебряный лебедь Дол Амрота, который гнал врагов от Ворот.
В этот миг в голове Мерри невольно мелькнула мысль: "Где же Гэндальф? Его нет здесь? Разве не мог бы он спасти герцога и Эовин?" Но тем временем поспешно подскакал Эомир и с ним уцелевшие рыцари Дома, которые теперь справились с лошадьми. Они в изумлении смотрели на лежавшую здесь тушу павшей твари, и их кони не желали приблизиться к ней. Но Эомир соскочил с седла, и горе и ужас овладели им, когда он подошёл к герцогу и остановился в молчании.
Потом один из рыцарей взял стяг герцога из руки его знаменосца Готлафа, который лежал тут мёртвый, и поднял его вверх. Теоден медленно открыл глаза. Увидев стяг, он показал знаком, что его нужно передать Эомиру.
— Славься, герцог Ристании! — сказал он. — Скачи ныне к победе! Передай Эовин прощальный привет!
И так он умер и не узнал, что Эовин лежит рядом с ним. И те, кто стояли рядом, заплакали, восклицая: "Герцог Теоден! Герцог Теоден!"
Но Эомир сказал им:
Однако он сам плакал, произнося это.
— Пусть его рыцари останутся здесь, — распорядился он, — и с честью вынесут его тело с поля, чтобы битва не промчалась по нему. Да, и по всем прочим людям герцога, которые лежат здесь.
И он посмотрел на убитых, вспоминая их имена, и вдруг неожиданно заметил свою сестру, Эовин, лежавшую тут, и узнал её. На мгновение он застыл, словно человек, сердце которого пронзила стрела во время крика, а потом лицо его смертельно побелело, и холодная ярость поднялась в нём, так что на время исчез дар речи. Как обреченный стал он.
— Эовин, Эовин! — воскликнул он наконец. — Эовин, как ты очутилась здесь?! Безумие это, или колдовство? Смерть, смерть, смерть! Смерть, возьми нас всех!
Потом, не раздумывая и не дожидаясь подхода воинов Города, он погнал коня назад к фронту большого войска, и затрубил в рог, и громко скомандовал атаку. Его чистый голос прозвенел над полем, взывая: "Смерть! Скачите! Скачите к гибели и к концу мира!"
И с этим войско двинулось вперёд. Но ристанийцы больше не пели. "Смерть!" — вскричали они в один голос, громко и устрашающе, и, набрав скорость, словно огромная волна, их фронт пронёсся мимо павшего герцога и с рёвом помчался к югу.
А хоббит Мериардок так и стоял здесь, ослеплённый слезами, и никто не говорил с ним, никто, казалось, даже не замечал его. Он смахнул слёзы прочь, нагнулся, чтобы подобрать зелёный щит, который дала ему Эовин, и повесил его за спину. Затем он отыскал взглядом оброненный меч, потому что в момент удара рука его онемела, и теперь он мог пользоваться только левой рукой. И смотрите! — его оружие лежало тут, но клинок курился, словно сухой сук, брошенный в огонь, и, пока хоббит рассматривал его, он съёживался, съёживался и истаял.
Так исчез меч из Могильника, изделие мастеров с Заокраинного Запада. Но тот, кто неторопливо выковывал его давным-давно в Северном королевстве, когда народ дунедаин был молод и основным их врагом было страшное королевство Ангмар с его королём-чародеем, рад был бы узнать о его судьбе. Никакой другой клинок, даже в более мощных руках, не мог бы нанести этому врагу столь жгучей раны и рассечь бесплотное тело, разбив чары, что связывали невидимые сухожилия с его волей.