Властелин Колец

— Глубока бездна под Мостом Дарина, и никто ее не измерил, — торжественно произнес Гимли.

— Но и у этой бездны есть дно, куда не доходит ни свет, ни знание, — сказал Гэндальв. — Там мы оба оказались, у каменного основания земли, где останавливается время, далеко от живой жизни. Его огонь погас, он стал скользким, но был силен, как удав. Не знаю, сколько мы боролись, он меня душил, я пытался зарубить его мечом. Наконец он удрал от меня в темный туннель, и я погнался за ним. Знай, Гимли сын Глоина, что есть ходы, которых не строило племя Дарина.

Глубоко-глубоко под самыми глубокими пещерами землю грызут безымянные твари. Даже Саурону они неведомы. Они старше, чем он. Туда я и попал, но я не хотел бы вызывать их мерзкие тени в дневной свет. Мой враг полз впереди, и я боялся потерять его след. В конце концов он вывел меня опять к тайным переходам Казад Дума, которые хорошо знал. Мы стали подниматься вверх и дошли до Бесконечных Ступеней.

— Их след пропал давным-давно, — вставил гном. — Многие говорят, что они вообще существуют лишь в легендах, некоторые считают, что они уничтожены.

— Они существовали, и они не были уничтожены, — ответил Гэндальв. — Они поднимались из глубочайших подвалов до невообразимой высоты; змеей извивались, нигде не прерываясь, многие тысячи ступеней. Вели они к Башне Дарина, вырубленной под вершиной пика Зирак Зигил среди снежных высот Гномьих Гор. Там в скальной стене было окно, а перед ним карниз, как орлиное гнездо над туманами мира, ибо высок Келебдил-Зирак. Облака закрывают там землю, слепящее солнце освещает вершину. Он выскочил в окно, я за ним, и тут он снова стал огненным. Если бы кто-нибудь мог видеть эту битву на Вершине, о ней бы веками пелись песни. — Гэндальв вдруг расхохотался. — Хотя — о чем бы в них пелось? Кто увидел бы нас издалека, подумал бы, что над вершиной Келебдила гроза. Он услышал бы гром, увидел бы молнии, бьющие в скалы. Нас окружили клубы дыма, языки пламени, облака горячего пара. Лед дробился и падал дождем. Я сбросил противника. Падая, он разрушил горный склон и сам разбился. Но и меня от последнего усилия охватил мрак, мысли меня покинули, и я блуждал вне времени и мыслей дорогами, о которых не буду говорить.

Нагим меня вернули назад — ненадолго, чтобы я смог выполнить свое предназначение, — и я оказался на головокружительной высоте Келебдила, лежал на камне, всеми забытый. С вершины мира не было пути вниз. Башня вместе с окном разлетелась на мелкие куски. Ступени засыпал обвал. Я смотрел вниз, видел, как катятся звезды, а снизу из-под облаков доходил смешанный шум жизни и смерти, песни и плач, вечный стон камня. Я был наг, вокруг меня не было ни воды, ни жизни. Каждый день казался веком. Гвайр-Вихребор нашел меня и снял со скалы, чтобы унести в мир.

«Видно, мне суждено быть твоим бременем, друг Орел, мой спаситель в беде!» — сказал я ему.

«В первый раз ты был бременем, — ответил он. — Сейчас нет. Ты легок, словно я несу в когтях лебединое перо. Сквозь тебя просвечивает солнце. Мне кажется, я тебе вовсе не нужен: если тебя бросить, ты сам полетишь по ветру».

«Лучше все-таки не бросай меня, — попросил я его, потому что в меня начала понемногу входить жизнь. — Неси меня в Лотлориэн».

«Мне так и приказала Владычица Галадриэль; она меня послала тебя искать», — сказал Орел.

Вот так мы прибыли в Карс Галадон. Вы оттуда уже ушли. Меня одели в белое, и я остался в той земле, где нет увядания, где время врачует раны и течет незаметно. Там я давал советы и слушал советы. Потом тайными тропами добрался сюда. Некоторым из вас несу вести. Арагорну сказаны такие слова:

«Дунаданы где, о Элессар?Почему твой род в пути разбросан?Близок час пропавшему явиться.Скачет с севера Серая Дружина,Но темна твоя дорога к морю,

Мертвые ее стерегут!»

А Леголасу повелела Владычица сказать так:

«Хорошо ты жил в лесу, Леголас!Радость знал. Страшись теперь Моря!Как над берегом услышишь крики чаек —Сердце больше в лесу не отдохнет».

Гэндальв замолчал и полузакрыл глаза.

— А мне она ничего не сказала? — проговорил Гимли и опустил голову.

— Ее слова загадочны и темны, — сказал Леголас. — Даже тем, кому они предназначены, их понять трудно.

— Нашел, чем утешить, — сказал Гимли.

— А чем еще? — сказал Леголас. — Ты бы хотел, чтобы она тебе открыто сказала о твоей смерти?

— Да, если ей больше нечего сказать.

— О чем вы? — отозвался Гэндальв, открывая глаза. — Мне кажется, я догадываюсь, в чем смысл ее слов. Прости меня, Гимли, для тебя тоже есть слова, причем не загадочные и не темные. Вот: «Гимли сыну Глоина от меня привет. Где бы ни был ты, у кого мой локон, мои мысли бегут тебе вслед. Но не забывай присмотреться к дереву прежде, чем замахиваться топором».