(прим. «Uma2rmaH — Бестия»)
Акустическая гитара стонет и взрывается в моих руках, рождая на свет последние аккорды. Мощные, яркие, дрожащие в тишине вагона пущенной стрелой.
Замираю и отпускаю струны. Боюсь взглянуть на присутствующих, слушаю свое рваное частое дыхание и считаю секунды. Не знаю, сколько длится этот вакуум прежде, чем мой сосед, словно слетая с катушек, бросается, чтобы пожать руку музыкантам, а затем и мне, но сердце возвращается к прежнему ритму гораздо позже.
Гораздо.
Когда проходит эта странная эйфория. Когда мы уже сидим битый час в полной темноте, передаем по кругу гитару. Когда поем и травим байки, как старые добрые друзья.
— Мне нравятся твои песни, — говорит старший брат, пожимая руку.
Они встают. На часах четыре утра.
— А я бы даже спел с тобой что-нибудь, — хлопая по плечу, признается младший. — Спасибо, ребята! Пока!
И они удаляются к себе, чтобы успеть хоть немного поспать до прибытия поезда.
— Ты почему мне сразу не сказал, что ты музыкант? — Ржет сосед, листая в телефоне совместные фотки с братьями, которые успел сделать перед их уходом. — Я бы хрен стал петь тебе, чтобы не позориться.
— Ты классно поешь, — совершенно искренне говорю я, закладывая руки за голову и удобнее устраиваясь на подушке, — на Груше все сдохнут от восторга.
— Спасибо, брат, — довольно мычит он, прижимая к себе любимую гитару, которую держали только что в руках настоящие звезды.
За окном уже светает. Внутри меня все кипит, и никак не хочет успокаиваться. Мне так плохо и так хорошо одновременно.
И еще очень хочется домой. Поскорее.
Анна
Заветы Лены Викторовны действуют как мантры. Надо поговорить, нужно узнать. И вот я уже вновь стою у заветного подъезда, со мной моя Маша. Мы обе растеряны и ужасно нервничаем. Возможно, она и нет, но напускает решительный вид, чтобы поддержать меня. И пока я собираюсь с духом, подруга решительно входит внутрь.
Возможно, это было хорошей идеей поспрашивать сначала соседей, но теперь я чувствую себя полной дурой. Подходим к первой квартире, смелости не хватает, поэтому Марья стучится за меня.
— А, опять ты, — усмехается светловолосая девчонка, появившись на пороге.
Теперь она одета в клетчатую пижаму, в ухе торчит наушник, в руке откушенное яблоко. Наклоняется на косяк плечом и принимает расслабленную позу.
— Привет, — говорю я, переминаясь с ноги на ногу.
— Как дела? — Улыбается девчонка, разглядывая мою спутницу.
Прочищаю горло.
— Нормально…
— Вижу, что больше с ног не валишься. — Она с хрустом вгрызается в яблоко. — Зачем пришла?
— Спросить, — сознаюсь, почесывая лоб.
— Валяй.
— Твой сосед. Со второго этажа… — Изображаю руками. — Бородатый такой, волосатый.
— Кто? — Ее брови взлетают. — Ты про Домового что ли?
— Кого?
Девчонка чуть не давится яблоком.
— Домовой наш. Петрович. Ты про него?
— Не знаю. — Пожимаю плечами. — Герман Новик. Вы зовете его… Домовой?
Теперь она уже кивает, покатываясь со смеху.
— Даже не знаю, Герман он или нет. Петрович и все. Вот мой отец знает, у него можно спросить. Или его сестра Саша, моя тетя. — Девушка указывает пальцем на дверь напротив. — Она жила здесь. Он ее топил вечно по пьяни. Уснет в ванной, а у нее по стенам вода бежит. Воевали страшно, пока не подружились. Точнее, это ее муж, дядя Леша, с ним сдружился, а потом уже она. Нет, ты не подумай, они не алкаши. И Петрович вроде как тоже — просто странный, нелюдимый, выпивающий временами. У нас здесь все его жалеют. У него ж нет никого. Помогают, прибираются, разговорами отвлекают.
— А можно как-то с твоей тетей поговорить? Про этого соседа.
— А ты что у него сама не спросишь? — Девчонка пристально вглядывается в мое лицо.
— Да я просто хотела сначала разузнать, кто он такой.
Хитро ухмыляется.
— А кто он тебе?
— Так где, говоришь, твоя тетя сейчас? — Перебивает ее Маша.
— У Петровича. — Хихикает она, закатывая рукава пижамы. — Ему вчера скорую вызывали. Говорят, белочка.
— Белочка? — Переспрашивает подруга.
— Ну, да. Белая горячка. Утром вот только домой привезли. Дядя Леша лично за ним ездил.
— Тебя как звать-то? — Вступаю я.
— Ксюша.
— Ксюша, а он не опасен? Домовой этот. Если мы сейчас поднимемся, не прибьет нас?
Она выпрямляется.
— Кто? Петрович? Да он и мухи не обидит.
— Ну, кто его знает… Сама говоришь, пьянствует, бывает.
Девчонка отмахивается.
— Да, говорят, он нормальный раньше был. Вот, пару лет назад только запил. Умер у него кто-то. А так, вроде, обеспеченный даже. Академик. Студенты к нему ходят, он им по настроению помогает с научными работами всякими. Квартира, что тетя Саша снимала, тоже ему принадлежит, как оказалось. Кстати, не хотите заселиться? Сейчас пустует. Хорошая, однокомнатная, только дверь нужно поменять — на соплях держится.