Я слушаю песню, дрожа на каждой высокой ноте, взятой солисткой, кутаюсь в мелодию ее голоса, будто в плед, и боюсь выныривать в реальность. Рядом скачут Маша с Димой, они свистят и аплодируют, моих же сил хватает только на то, чтобы хлопать. Медленно и осторожно, словно мои ладони сделаны из гипса, и тихо, будто боюсь разбить их.
Паша, конечно же, не замечает меня в целом лесе из рук прыгающих поклонниц, пользуясь этим, я разглядываю его и машинально «фотографирую» глазами, будто стараясь запечатлеть в памяти образ. Чувство неминуемой безысходности давит сильнее, оно уже не прячется в подсознании, оно рвется наружу, захватывая меня всю.
Слежу за ним, провожая взглядом со сцены. Любуюсь. Чувствую, как кровоточит сердце, как моя кровь невидимыми каплями капает на асфальт, смешиваясь с песком и грязью и оставаясь здесь навсегда.
— Постоим пока здесь, — кричит мне в ухо Маша, — Пашка должен вернуться, чтобы посмотреть выступление Джона Н.
Киваю и втягиваю голову в плечи потому, что от оваций, в которых купают выступившую группу, закладывает уши. Улыбаюсь, чтобы не выдавать своих чувств, пританцовываю в такт мелодии следующих исполнителей, ощущаю рождающуюся внутри пустоту. Панику. Тяжесть.
Стараюсь не показывать эмоций, стою, будто во сне, слушая пролетающие одну за другой песни, и вздрагиваю, когда толпа оживает настолько, что становится трудно это игнорировать. Понимаю, чем это вызвано, только когда с высветившимся именем на экранах и первыми аккордами композиции на сцене появляется Джон.
Он в белом костюме с вышитыми на нем золотыми инициалами «J.N.», черной футболке, белых носках и модных черных туфлях. Как всегда экстравагантный и загадочный. Приветствует собравшихся сдержанным кивком и вознаграждает сияющей улыбкой, летящей в толпу, как тысячи стрел, попадающих прямо в сердце, поражающих особо впечатлительных прямо наповал.
Каждое его движение инстинктивно, спонтанно и внезапно. Он живет на сцене: просто улыбается, просто танцует и, наконец, просто поет. Но выглядит это как таинство, как священное магическое действо. Когда он выдыхает в микрофон первые строчки, меня пробирает до костей. Это сильнее, чем а капелла в тишине номера, это намного глубже, чем оглушительно громкое пение в караоке, это — лавина звука, выдирающая души из тел, подхватывающая и швыряющая их высоко в небеса.
Его голос завораживает, низкий, хриплый, пробирающий до мурашек своей глубиной и чистотой. Он резонирует с чувствами и мыслями слушателей, пробирается в самое сердце. Медленная и чувственная композиция заставляет толпу замереть. Джон исполняет припев, и в толпе, кажется, нет ни одного человека, кто бы ни снимал происходящее на телефон со слезами на глазах. Его харизма захватывает всю площадку, превращая собравшихся в живые сгустки энергии, светящиеся от эмоций и чувств. Он — источник света, подзарядка, а мы — маленькие лампочки, горящие ровно столько, сколько живительная музыка будет литься на наши головы.
Меня переполняют эмоции. Это такая гордость от того, что мне довелось узнать этого талантливейшего человека, такое слепое обожание и глубочайшее уважение к его таланту, что оно напоминает мне пропасть, куда я несусь сейчас с огромной скоростью. Мне хорошо от осознания лишь того, что я — счастливейшая из живущих, потому что слышала его пронзительное пение всего в полуметре от своего уха в тишине ночного номера отеля. Слышала, наслаждалась и проникалась душой. Наша нечаянная дружба — это будто знак, который должен был сказать мне о чем-то важном, она как дар, к которому позволено прикоснуться не каждому из смертных.
Для чего? Может, для того, чтобы понять истинность и важность музыки. Понять ее язык? Услышать с ее помощью собственные мысли? Осознать, что значит музыка для того, кто в моем сердце. Разобраться, найдется ли в нем место и для меня… Для нас…
Я начинаю отчаянно хватать ртом воздух, когда во время исполнения Джоном второй композиции вдруг происходит нечто неожиданное. Чьи-то сильные руки находят меня в толпе, обхватывают за талию и буквально выдергивают за ограждение. Огромный двухметровый детина в костюме кидает меня на плечо, будто куклу, и куда-то тащит. Когда я начинаю осознавать, что к чему, слышу громкое: «Anny, come to me»! Зажмуриваюсь от страха, молю, чтобы все это оказалось сном, но меня ставят на сцену прямо перед Джоном.
Открываю глаза и вижу его очаровательную улыбку. Он рад. Просто ужас, но этот парень чертовски рад меня видеть. Легонько обнимает за плечи, тут же отпускает и бежит в сторону зрителей. Я дрожу под обрушивающимися на меня громкими звуками, горячим ослепляющим светом и вспышками камер. Бэк-вокалистки продолжают задорно напевать, слева мелькают четкие движения ударника за барабанной установкой, справа шандарахает по струнам гитарист.
— Let’s go! Sing it! — Джон протягивает микрофон в сторону толпы. Люди с удовольствием поют слова песни. — And on this side!