Машка долго причитала, обнимая меня, и так же долго потом принюхивалась. Устроила мне пытки с дознанием, выспросила все до мельчайших деталей, обругала, но стакан воды с аспирином все-таки подала. Дима много курил на балконе, косо поглядывая в нашу сторону, и настойчиво просил меня позвонить Паше. На что я ответила, что приведу себя в порядок и увижусь с ним лично. К счастью, телефон моего парня не отвечал, и наябедничать у Маши тоже не вышло. Ровно, как и успокоить, что со мной все в порядке. Так что я приняла душ, надела легкое белое платьице, уложила волосы, и мы поехали прямиком на фестиваль.
Народу тьма — яблоку некуда упасть, нам приходится пробираться ближе к сцене не менее получаса. Мне успевают отдавить ноги, пару раз дают под дых и даже бесстыдно шлепают по заднице. Лицо, причастное к инциденту, так и остается не выясненным, и это мало кого беспокоит. Толпа народа, яростно прыгающая в такт оглушающей музыке, кричащая до хрипа и временами беснующаяся — это больше похоже на какое-то сумасшествие, чем на мирное действо под названием «фестиваль».
Когда начинает смеркаться, мы уже стоим почти возле самой сцены. По-прежнему толкаемые со всех сторон пьяными фанатами и молоденькими девчонками, некоторые из которых раздеты до лифчиков. Мне все происходящее видится диким, но Маша с Димой кажутся довольными: они на своей волне, качаются в ритме музыки, обнимаются и, постоянно перешептываясь о чем-то, смеются. На них одинаковые очки-авиаторы, одинаковые белые майки, и выглядят они на зависть счастливыми и пьяными, хотя алкоголя не принимали, и ни в чем подобном даже не нуждаются.
И тут меня накрывает. Не волной истошных криков, не вибрацией, создаваемой толпой, не звуками. Я вижу его. Своего Пашу. Он выходит на сцену с остальными ребятами, подключает гитару, переглядывается с другим гитаристом и кивает, сообщая, что готов. На нем черные рваные джинсы, того же цвета изодранная майка, на голове небрежно повернутая козырьком назад кепка. Мои колени начинают дрожать, дыхание перехватывает. В эту секунду рыжий паренек начинает играть, к нему присоединяется и мой Пашка, и я вдруг понимаю, что с трудом держусь на ногах.
Влюбляться лучше всего под музыку. И я это делаю.
Меня будто размазывает по земле асфальтным катком. Стою, чувствуя лишь биение собственного сердца, и не могу оторвать от него взгляда. Как он серьезен, собран, как красиво выглядит в свете софитов. Фигура просто сводит с ума: сильные руки, не прикрытые сейчас рукавами, легкий загар, татуировки, крепкие мышцы. Все такое родное, такое мое. Отсюда, снизу, Пашка кажется рослым, высоким, он держится уверенно и даже раскованно. Гитара в его руках дрожит, подчиняясь четким движениям, и ее звуки попадают в меня, словно выстрелы. Но боль почему-то не чувствуется. Все, что я ощущаю сейчас — это безграничный кайф.
И просветление.
Музыка рождается и льется из глубин души. К ней можно прийти, как к Богу. Она и есть Бог. Она, как и любовь, является истинной религией. Ты принимаешь ее и ощущаешь сердцем, даешь выход своим эмоциям, дышишь ею, как воздухом, позволяешь проникнуть в кровь и течь по венам, чувствуешь освобождение.
Музыка прекрасна, и, оказывается, ее можно не только слышать, но и видеть. Вбирать в себя, испытывать, как любое из чувств, пробовать на вкус, осознавать и постигать.
Нельзя записать жизнь, нельзя записать чувства, но всегда найдется та песня, которая становится машиной времени, отправляющей тебя в нужный момент прошлого, чтобы пережить то, что ты когда-то чувствовал: радость, боль, тоску, счастье. Музыка способна оживить мгновения, но, готова поручиться, есть такие песни, которые убивают.
Может, такую песню я сейчас и слышу. Девушка с красными прядями в волосах падает перед толпой на колени, тянет руку к небесам и поет так, что я чувствую, как в моем теле растворяются кости. Мне бы не хотелось, но сердце само бьется в такт с ней. Чувствую себя главным действующим лицом в ожившем сне, ведь мелодия проникает мне прямо в душу, перемешивается с переживаниями, с моими чувствами, с любовью и тоской.
Я все еще вижу Пашу, понимаю, как он счастлив, что находится здесь и является частью всего этого чудесного действа, догадываюсь, какое громадное удовольствие он получает. Мне хочется свернуться калачиком и лечь прямо на землю, потому что мысли о том, со мной у него ничего этого не будет, точат меня, как беспощадные черви.
Мысли о том, чего он лишится, мешают дышать. Расстаться с музыкой, задушить свой талант, отказаться от предназначения ради того, чтобы влачить жалкое существование в глухой провинции? Не слишком ли большая плата за любовь?
Мне хочется отступиться от него, отпустить, но я не могу. Чувства сильнее. Пусть сам сделает выбор. Или мы вместе что-то придумаем. Меня будто разрывает напополам от нахлынувших чувств. Кто-то внутри шепчет, что все будет хорошо, что у нас все только начинается, но какое-то странное ощущение не отпускает — сердце так и кричит: «запомни этот момент, запомни его навсегда, ведь он больше не повторится никогда».