Читаем Вниз по матушке по Харони полностью

– Стоп, – перебил его Аглай Трофимыч, – а каким таким макаром вы, уважаемый, из рек туркестанских попали в моря Каспийские?

Садко приоткрыл глаза, которые перед тем закрыл (я забыл об сем сказать), приостановил музыкальное сопровождение и кротко неубедительно ответил:

– Таким. – И дал отмашку девице с гуслями на продолжение аккомпанемента. Ну, та и продолжила, потому как приказ начальника – закон для подчиненного. Ну, и Садко – богатый гость продолжил:


И в тех морях Каспийских Буря морская зачалась. То царь морей Каспийских Гневом гневался, Злобой злобился, Бурей буревался. 
Одним словом, совсем охренел старый…


Тут Садко – богатый гость почему-то поник головой и замолчал.

– Ты что, красава? – поспрошал его Нупидор.

– Да, – поддержал его Сидоров Козел от руля.

– В чем проблема? – как светский человек добавил Аглай Трофимыч.

– Почто пауза? – включился Калика Переплывный.

Да и Марусенька взглядом своим волооким также потребовала продолжения банкета.

Тяжким вздохом вздохнул Садко – богатый гость и махнул рукой гуслярше. Ну, та и гуслянула. А Садко – богатый гость и продолжил:


И вот три дня волнуется-бушует океан, Как хрен во в нем болтается корабль по волнам. И жертвы человеческой требует Владыка царь морской, Чурка черная, чернейшая, Нерусь нерусская окаянная…


И тут, значит, я собираю команду на палубе, мол, ребята, не выдайте, прошу, значит, добровольцев, к царю морскому, чурке черной, чернейшей, неруси нерусской окаянной в жертву, чтобы братьев своих спасти от неминучей гибели в морских пучинах Каспийских морей. – И опять замолчал, естественно, поникнув головой. А потом вздохнул и проникновенно обратился к застолью:

– Так вот, друзья мои, хотите верьте – хотите нет, ни одна сука не согласилась пойти в жертву. Мол, дома жена-дети ждут, их кормить-поить надобно, куда они без нас… Ну, и пришлось други мои, мне самому в жертву идти… И вот я собираю свой походный чемодан, беру кондомов дюжину и книгу «Мопассан». А потом встал ногами на бугшприт, сказал команде: «Не слуги, а задрыги вы…». Дальше забыл слова…

И опять Нупидор выручил:

– «…раздался пьяный крик, мелькнула жопа с яйцами, и океан затих…»

– Правильно, – одобрил Садко – богатый гость и мотнул головой в адрес гуслярши (если кто забыл – ГОСТ 90-60-90). Ну, та и гуслянула:


А на дне морском Каспийском Чудные чудеса творятся… Царь морской сидит на троне, Пригорюнившись, Слезу пускает горючую: Мол, разврат развратный идет, Мол, размноженье не идет, 
Мол, морской жизни крандец идет. И действительно, на щуку взгромоздясь, Тарах-тах-тах ее карась. А вот еще картиночка, достойная пера: Малюточка сардиночка насилует кита. А где-то недалече медузу рак дерет, Садко в недоумении кондомы раздает…


И Садко пригорюнился. А потом плесканул себе и другому застолью зелена вина. Чтобы им горечь и беспредел морской сгладить. Чтобы все это охальничанье из его буйной головы выветрилось. А как выветрилось, он уже в прозе рассказал, что с ним произошло далее в морских глубинах, когда и как он со дна морского к себе на судно возвернулся.

– И Царь морской с горечью говорит, что вся эта хрень пришла из Атлантического океана, куда в свое время отправился на обучение большой морской жизни некий юный пескарь. В надежде стать премудрым. Но, видно, не тому он учился. И вместо философических наук типа Тейяр де Шардена и Отто Вайнингера приобрел лишь свободомыслие такое, что перещеголял даже местных либералов. Он долго сожительствовал с невесть как сохранившейся морской коровой, и от них пошло странное потомство: существо с выменем и плавниками. Хорошо, что в этом деле не участвовал Летающий Рыб. А то существо с выменем, плавниками и крыльями – это уж совсем селекционный перебор. И когда этот премудрый в кавычках пескарь с этим грузом знания вернулся на родину, то и началась эта вакханалия, замешенная на примитивной толерантности.

И Садко замолк, чтобы слушающие своим нутром почувствовали беспримерное окаянство атлантизма, пришедшее в наши мирные отеческие воды.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза