Во имя любви

— Мы с Земфирой должны вернуться в город.

— Что-то случилось, Баро? Или, может быть, я тебя чем-то обидел?

— Да нет, Миро, ну что ты!.. Просто Земфире было видение — она говорит, что в городе что-то случилась. А она ведь теперь все-таки шувани… Я понимаю, Миро, что мой уход выглядит как бегство, как будто я испугался трудностей. Но, поверь мне, это не так.

— А что же видела-то Земфира? — Миро и сам уже был встревожен.

Баро молчал — не знал, говорить или нет. Но все же решился:

— Земфира видела Рубину, Миро. Она видела Рубину живой. Вернее — ожившей… И я теперь молю Бога, чтобы с Кармелитой все было в порядке!

— Знаешь, я бы и сам вернулся в город — убедиться, что с Кармелитой все в порядке, — сказал Миро, помолчав.

— Разве ты можешь бросить табор, Миро?

— Нет, не могу. Но дело в том, что и многие таборные хотели бы вернуться в город.

— Знаю, Миро. Понимаешь, жизнь меняется, и для того, чтобы быть свободным, — не обязательно кочевать. Главное — чтобы были свободными твои мысли и твое сердце.

— А как ты думаешь, Баро, что сказал бы об этом отец?

— Бейбут был настоящим вожаком, и он поступил бы так, как это было бы лучше для всего табора.

— Ты думаешь, вернуться хочет весь табор?

— Я не могу сказать за всех — надо поговорить с людьми.

— Так и поступим!

* * *

Вернувшись в свой гостиничный люкс и действительно упав от усталости на кровати, Алла и Соня Орловы обменивались мнениями обо всем увиденном и услышанном.

— Ну, каков наш Максим-то? — говорила Алла. — Это ж надо додуматься: жениться на цьланке!

— Мам, ну и что же, что цыганка? Зато по ней сразу видно, что она — воспитанная девушка. И дом у них очень даже приличный.

— Дом! — хмыкнула Алла. — Да я не удивлюсь, если она в этом доме какая-нибудь горничная! Выдает себя за хозяйку, а настоящие хозяева где-нибудь за границей…

— Мама, ну перестань! Максим же ясно сказал, что это — дом Кармелиты.

— Ой, не знаю, не знаю — эти современные девушки, они кому хочешь голову заморочат, а такому, как Максим, — и подавно.

— Мам, ну зачем ты так? По ней же видно, что она девушка добрая, открытая.

— Ты всегда была у нас идеалисткой — тебя только ленивый не обведет вокруг пальца!

— Ну, мамочка! — и Соня, как в детстве, перебралась на кровать к матери, чтобы к ней прижаться-приласкаться. — Ты же всегда со мной — ты меня не дашь в обиду!

— Вот именно, что все "мамочка" да "мамочка"! Вы бы все без меня пропали!

— И все-таки, мамочка, Максим правильно не разрешает нам влезать в свои личные дела. И на твоем месте я была бы с ним помягче.

— Вот когда ты будешь на моем месте, тогда и будешь говорить! Я — его мать, я его родила и воспитала. И я не позволю ему делать глупости — хочет он этого или нет!

— Мама, что ты еще задумала?

— Я не допущу этой свадьбы! Соня даже отпрянула от матери:

— Не могу сказать, что мне нравится твоя затея… И как же ты собираешься их свадьбе помешать?

— Пока не знаю — у меня об этой девчонке слишком мало информации. Так что мне теперь понадобится немного времени, и еще нужно будет завести кое-какие знакомства.

— Ох, мамочка, но если только об этом узнает Максим… — Соня покачала головой.

— Ну, значит, нужно действовать так, чтобы он как можно дольше об этом не догадывался.

— Он слишком хорошо тебя знает, мама… И долго водить его за нос у тебя не получится.

— А я и не собираюсь это в долгий ящик откладывать. Сделаем все тихо и, главное, — быстро.

— А может быть, пусть Максим сам выбирает то, что ему надо в жизни? — робко вступилась за брата сестренка.

— Ну уж нет! Я не для того растила сына, чтобы отдать его каким-то цыганам!

* * *

Нежданный-негаданный приезд родни выбил Максима из колеи. Нет, конечно, винить тут некого — давно уже надо было самому расставить все точки над "i" в своих запутанных отношениях с родителями и самому сообщить им о собственной женитьбе.

А тут еще этот звонок от Палыча. Максим уже думал, что тот звонит, как и обещал, попрощаться. Но Палыч просил, чтобы Максим срочно приехал к нему в больницу.

— В больницу?

— В больницу!

На этом связь оборвалась. И Максим, не зная уже, что и думать, помчался на встречу с другом.

На Палыча он наткнулся в больничном коридоре — тот был на ногах и выглядел, так, в общем-то, ничего.

— Палыч, ну что ж ты так пугаешь-то?! У тебя по телефону голос так дрожал — я испугался, серьезно испугался!

— Максим, понимаешь, я здесь из-за Рубины…

— Палыч-Палыч, я ведь сто раз говорил, что тебе нельзя так волноваться.

Что там у тебя — сердце? Давление поднялось? Что врачи говорят?

А Палыч все не знал, с чего же начать, как объяснить то, что произошло.

Максим истолковал его молчание по-своему:

— Палыч, ты только правильно меня пойми, ладно? Рубины больше нет, она умерла. А тебе надо жить! Понимаешь? Рубина…

— Ты не понял, Максим. Рубина жива.

— Что? Что ты несешь, Палыч?

— Рубина жива. Ну, не совсем то есть…

— То есть как это? — Максим начинал понимать, что делает Палыч в больнице. Рассудок его старого друга не выдержал утраты любимой — и, видно, дал какую-то трещину…