Во имя любви

— Я вижу, ты не рад, сынок, что мы переезжаем к вам с Кармелитой?

— Почему не рад? Рад.

— Но мы вас точно не стесним?

— Мам, ну это от тебя зависит.

— Что ты имеешь в виду?

— Как тебе объяснить… Понимаешь, Кармелите сейчас совсем непросто.

Ну, у нас в жизни произошли такие вещи, которые надо просто пережить.

— Вот с этого места, пожалуйста, поподробнее. Что именно вы должны пережить?

Максим глубоко вздохнул, потом ответил:

— Мама, ты не обижайся, но лучше я расскажу это тебе как-нибудь в другой раз, ладно? А нам с Кармелитой сейчас нужны просто покой и тишина.

В гостиничном номере Максим взял два чемодана и повез мать с Соней в Зубчановку.

* * *

Свидание Люците не сразу, но все-таки разрешили — Солодовников не обманул. Когда ввели Рыча, цыганка чуть не сбила с ног надзирателя — с такой страстью кинулась она к любимому. Рыч едва успокоил ее и усадил на стул.

Заговорили. И Рыч поведал любимой самое страшное — оказывается, его, именно его, а не Форса, считает Удавом следствие.

Люцита сначала даже не поверила. Потом закричала, да так, что надзиратель хотел уже прервать свидание. Потом она отрешенно села на стул и никак не могла прийти в себя. Ну никак не укладывалась у нее в голове такая несправедливость!

— Не может быть… — проговорила она. — Но ведь все же знают, что Удав — это Форс!

— Да, но доказать это я не могу — следователь не верит ни одному моему слову.

— Подожди, но ведь Кармелита уже давала показания? Неужели следователь и ей не поверил?

— Ну, ей-то он, наверное, верит. Но вот про Форса она ни слова не сказала…

— Как не сказала?! Но этого не может быть! Она-то ведь знает, что Удав — это Форс! Как же она могла?!

— Знаешь, Люцита, мне кажется, что она так мне до конца и не поверила.

— Да какая разница — поверила, не поверила! — Люцита была в гневе. — Ты понимаешь, что ее молчание может тебя погубить!

Рыч устало кивнул головой в знак согласия.

— Богдан, послушай, Кармелита обязана сказать правду!

— Но она же, в конце концов, — не маленькая девочка. Понимает, что говорит…

— А мне все равно — маленькая или не маленькая! Она скажет правду! Я заставлю ее тебе помочь!

— Ты ведь знаешь Кармелиту — ее не заставишь так просто делать то, чего она не хочет.

— Плохо же ты обо мне думаешь, Богдан! Вот увидишь — у меня она расскажет следователю все!

— Пойми, у нас с ней уже была очная ставка.

— И что? Она сказала, что Удав — это ты?

— Нет, этого она не сказала. Но и Форса тоже почему-то не выдала.

Да, Кармелита не пошла на еще большую ложь. Вопреки требованиям бандитов, она так и не сказала, что Рыч — это Удав. Но и прямо указать на Форса она тоже не решилась, боясь за жизнь Максима — слишком дорогой ценой шла она к этой своей любви!

— Надо разобраться, Богдан, — говорила Люци-та. — Надо понять, почему она так говорит? Вряд ли потому, что не верит тебе. Тут что-то другое…

— Как тут угадаешь? Чужая душа — потемки.

— А нечего гадать! Я заставлю ее — и она все расскажет! Она должна это сделать! — Люцита говорила, как будто командовала военным парадом. — Богдан, я обещаю, что не оставлю тебя здесь! Я все сделаю — и ты отсюда выйдешь! Все будет хорошо, верь мне… — и она порывисто, чтобы надзиратель не успел помешать, наклонилась к Рычу и поцеловала его.

Глава 22

Астахову позвонил Антон и попросил о встрече. Попросил очень сильно и, как показалось Астахову, очень серьезно. Николай Андреевич согласился приехать на встречу с сыном в ресторан. Антона он нашел за столиком, на котором стояли только рюмка и уже почти пустой графин водки.

— Ты уже здесь? — сказал Астахов, подсаживаясь. — И уже пьян? Зачем ты меня позвал?

— Заплатить по счету. У меня же денег нет. Астахов достал лежавшую под графином бумажку со счетом.

— Здесь же одна водка. Ты что, ничего не ел?

— Кто не работает, тот не ест! — мрачно пошутил Антон.

— Зато пьет. Пьешь-то ты зачем?

— Для храбрости. А то трезвым я не решился бы с тобой говорить — смелости бы не хватило.

— Ну, и что же ты хочешь мне сказать?

— Я хочу тебе сказать: "Папа, дай мне денег!" Астахов молча посмотрел в глаза сыну.

— Ну, ладно-ладно, шучу, — поспешил поправиться Антон. — Папа, дай мне работу!

— Вот как? Работу? Какую?

— Непыльную и высокооплачиваемую! Ну, ты же понимаешь — я не могу по-другому, не могу без денег, а их у меня нет.

— И ты просишь у меня это после всего, что сделал? — в голосе Астахова было больше разочарования, чем упрека.

— Да! Да, конечно, ты прав, — Антон со всем соглашался. — Но мне-то от этого не легче!

— Зачем вы с матерью вернулись?

— Нас ограбили!

— Понимаю. И даже догадываюсь, кто… Видишь ли, Антон, я очень многое тебе прощал. И я хорошо знаю, что ради денег ты готов на все. Так что, прости, но я тебе не верю!

— Значит, не веришь? Ну и правильно! — Антон заговорил вдруг очень серьезно и совсем трезво. — Я чувствую себя совершенно пустым. У меня ничего нет. У меня нет отца, потому что я — вор и подлец.

— Антон… — начал было Астахов, но сын в ответ только горько усмехнулся и продолжал: