Отец Пекки был известен во всей деревне как самый медлительный и беспомощный человек. «Поспешишь — только хилых детей наплодишь», — было его любимой поговоркой. Что касается детей, тут он преуспел. Он был из тех мужчин, которые умеют детей плодить, но не знают, чем их потом кормить. Была у отца Пекки однажды в жизни и лошадь. Поехал он на ней с мужиками в Кемь за товаром для Хилиппы. В Кеми, конечно, мужики зашли в кабак и поспорили, кто выпьет больше водки и не захмелеет. Мужчины, известное дело, народ такой — их хлебом не корми, только дай в чем-нибудь померяться силой. Мальчишками они соревнуются, кто дальше бросит камень или выше заберется на дерево. Взрослыми — кто крепче парится в бане, или кто больше скосит сена, или чья лошадь окажется быстрее. Ну а что касается выпивки… Если кто не мог выпить четверть водки и потом еще сходить и напоить лошадь, того и за мужчину не считали. Охво не захотел уступать никому, да и мужики еще стали его подзадоривать. Он всех перепил. Мужики уже домой уехали, а Охво все продолжал пить. Решил видно, что за семь бед один ответ, так пусть уж и греха побольше зараз накопится, если все равно дома придется выслушивать и рев и крик. Приехал Охво домой через две недели — без кобылы и без товаров для Хилиппы. Принес только фунт баранок детишкам да плат для бабы. После этого Хилиппа забрал у него и остальную землю. Оставил лишь клочок такой крохотный, что баба могла его подолом своего сарафана закрыть. С тех пор Охво и потерял надежду выбиться из бедности. «Не быть тому богатым, кто обречен на бедность», — говорил он. Так всю жизнь и был на чужой милости, точно путник, который просится в чужую лодку — то ли возьмут, то ли нет. «Нужда делает человека либо отчаянным, либо покорным», — рассуждал Теппана.
От своего отца эту покорность судьбе перенял и Пекка. Правда, он мог иногда и вспылить. Двинул же он по уху Ханнеса, когда тот в школе подставил ножку Наталии, так что она упала и разбила губу. Но все же по характеру своему Пекка был тихим и услужливым. Даже жизнь в городе пока еще мало изменила его. Он по-прежнему легко шел на поводу у других, у более сильных, и в трактир пришел только потому, что Теппана попросил составить компанию.
Пить Пекке не хотелось, и он отодвинул стакан.
— Я уже совсем захмелел.
— Человек только тогда пьян по-настоящему, когда на земле лежит и за землю держится, чтобы не упасть, — заметил Харьюла.
Теппана засмеялся. Харьюла ему нравился. По всему видно, свой парень.
— Ну, давай за знакомство…
Теппана поднял свой стакан таким подчеркнуто небрежным движением, словно хотел показать, что он тоже кое-что повидал на свете. Тут он заметил возле буфета миловидную женщину, которая, разговаривая с половым, то и дело поглядывала на Харьюлу.
— Глянь-ка, она чего-то присматривается к тебе, — шепнул Теппана Харьюле.
Женщина была одета по-домашнему и вела себя непринужденно. Видно было, что она не из посетителей.
— Хозяйка трактира, — шепнул Пекка. Он видал эту женщину еще зимой, когда заходил в трактир за пряниками, чтобы послать со Степаном Николаевичем гостинцы сестре.