Водораздел

— А мы-то, кажется, породнимся скоро, — сказала она, переходя к тому, ради чего и завела этот разговор. — Ханнес и Иро…

На этом разговор и оборвался. Ховатта сказал, что ему некогда, и ушел в горницу. Тут же прибежала Иро, чтобы передать брату, что к ним пришел Теппана.

— Сестра у нашего майора — красавица, — заметил Годсон, когда Ховатта с Иро ушли. — Если бы такую одеть по-городскому, то…

Теппана ждал Ховатту в избе Хёкки-Хуотари. Мать бросилась навстречу Ховатте.

— Садись есть, сыночек.

— Сколько лет я уже не пробовал калиток, — нахваливал Ховатта калитки, испеченные матерью по случаю его приезда. — Давай и этого отведаем, — предложил Ховатта, разливая по чашкам темно-красный ром.

— Ну как там в Кеми? — спросил Теппана.

Ховатта стал рассказывать. Рассказал об Иво Ахаве: «Вот это настоящий человек, за народ стоит».

— Хватит, хватит уже, — останавливал он Теппану, нажимавшего на ром. Сам Ховатта был воздержанным и в отношении алкоголя. Он умел вовремя остановиться. А Теппана не умел и, захмелев, рассказал все как было. И про «списки» отряда, в которых числились бабы, и про все такое. Ховатта только посмеивался.

— Нет, мне нельзя, — отказался он, когда Теппана стал требовать, чтобы Ховатта тоже пил.

— Ты, никак, продался?

Ховатта махнул рукой: мол, что ты говоришь, друг мой? Он, Ховатта, сражался на Выборгском фронте против белых. Да, сейчас на нем английский мундир. Но его нелегко носить. Начальство ему не доверяет. И вообще, всему их карельскому отряду не очень верит. Ховатта это чувствует. Ему говорят далеко не о всех планах. Но ему удалось узнать, что намечается крупное наступление против красных где-то за Сорокой. Правда, он не знал, намерены ли англичане послать в бой и их отряд. Но и это возможно.

— Уж я-то не пойду, — заявил Теппана. — Ведь была договоренность… чтоб против своих не воевать. Нет, черт побери…

Хёкка-Хуотари тоже сидел за столом и пил с ними. Но он все время молчал. Ховатта казался ему каким-то чужим. Даже не поинтересовался, как этой осенью с ряпушкой и хватит ли сена на зиму. Хёкке-Хуотари было немного не по себе также от того, что в их амбар из саней выгрузили несколько ящиков с консервами и галетами. Гостинцы! А что скажут в деревне? Но с другой стороны, хорошо, что сын не забыл их.

Пулька-Поавила в деревне не появлялся. О всем, что происходило в Пирттиярви, он узнавал от сыновей.

— Иро собирается уехать в Кемь.

— Крикку-Карппа ходил в школу… ему вырвали зуб… Там врач.

Врач! Все это были пряники, которыми старались завоевать расположение «туземцев».

Ховатта пробыл в родной деревне всего двое суток. Он должен был вместе с иностранными офицерами продолжать поездку: вдоль границы в Аконлахти, оттуда в Нокилус, чтобы через Юшкозеро вернуться в Кемь.

Когда господа, завернувшись в тулупы, сели в сани и уехали, мужики из соседних деревень опять отправились домой. Лыжню, что была проложена к границе, вскоре замело. Снегом замело и залив, на льду которого отрядовцы занимались строевой подготовкой. Жизнь в Пирттиярви вошла в свою привычную колею. В деревне заметили, что Хёкка-Хуотари стал реже бывать на людях. Начали судить и рядить. «Ясно. Все в свой амбар бегает, есть за чем бегать. То-то и людям на глаза боится показаться». Зато Хилиппа уже не боялся. Он достал из тайника сбережения, сделанные еще при царе, запряг лошадь и поехал в Кемь. Мол, за продуктами для отряда. Через пару дней туда же отправился Теппана. Он, действительно, поехал за продовольствием. Надо привезти, пока есть возможность…

II

Разгулялась такая пурга, что на открытых местах зимник совершенно замело. Надрывно гудел ветер, крупные хлопья снега густо сыпались с неба и с деревьев. Хилиппа проклял все на свете. Какой черт его дернул отправиться в дальний путь в такую погоду! Но и возвращаться уже поздно… после шести дней пути. К счастью, сани легкие, груза всего-то полкорзинки дорожных припасов, мешок с кормом для коня, сено да бочонок масла, захваченный на случай, если царские деньги на кемском базаре уже не имеют хождения. Кроме того, в пути ему встретилось несколько саней, и дальше, по проторенной ими колее, ехать стало легче. Хилиппа подумал сперва, что мужики едут с товарами, но оказалось, что их хотели отправить возить грузы куда-то за Сороку, а они поехали совершенно в ином направлении — мол, за сеном. Точно так же поступили эти мужики и в прошлый год, когда белофинны хотели мобилизовать их возить боеприпасы и раненых.

— Гляди, останешься без лошади, — предупредили мужики, узнав, что Хилиппа едет в Кемь.

Предостережение встревожило Хилиппу.

Вьюга усиливалась. Хилиппа поторапливал коня. Было уже совсем темно, когда он, уставший, весь в снегу, въехал в Подужемье.

— Там такой ветер, что бедный на ногах не устоит, — сказал он, ввалившись в теплую избу Степаниды.

У мужиков, ездивших с верховья в Кемь, в каждой деревне было постоянное место ночлега. В Подужемье пирттиярвцы много лет подряд останавливались у Степаниды.

— Как там Теппана? — не утерпев, спросила хозяйка.