Несмотря на этот инцидент, летом того же года путешествие по югу России и Закавказью совершил военный резидент в Польше майор Касахара Юкио. Однако с 1927 г. советские власти ввели строгий запрет на поездки по СССР для японских офицеров, небезосновательно полагая, что за ознакомительными турами кроются разведывательные командировки. В марте 1927 г. временный поверенный советского полпредства в Токио Г.З. Беседовский направил в японский МИД официальный отказ на выдачу виз майору Касахара Юкио и капитану Мурадзи Тосио, планировавшим совершить путешествие по Приморью, Приамурью и Забайкалью, дав, однако, понять, что Москва не против поездки на Дальний Восток японского военного атташе в СССР или кого-либо из его сотрудников, а в июне 1928 г. отказ на поездку по нашей стране получили языковые стажёры в Риге майор Кавабэ Торасиро и капитан Янагида Гэндзо, направленные туда ранее для «общего знакомства с Советской армией»[187]
.В какой-то степени преодолеть эти ограничения японской военной разведке удавалось за счёт более интенсивного использования сотрудников московского аппарата ВАТ: за два года пребывания в СССР помощник военного атташе майор Хата Хикосабуро посетил все важнейшие города Советского Союза – Ленинград, Киев, Харьков, Ростов, Днепропетровск (Днепр), Батуми, Баку, Севастополь, Ялту, Одессу, а также совершил поездку по Волге от Горького (Нижнего Новгорода) до Астрахани, легендируя свои передвижения по стране изучением языка или туризмом[188]
.Понимая все минусы транзитных поездок по СССР японских офицеров, в ходе локализации инцидента с Сибуя в августе 1925 г. военный атташе Микэ Кадзуо с согласия Военного министерства предложил заместителю начальника Штаба РККА С.А. Пугачёву возобновить обмен языковыми стажёрами. Японская сторона, в частности, планировала разместить по одному офицеру в Хабаровске, Чите и Иркутске с предоставлением аналогичной возможности в метрополии Красной армии. Однако эта идея не нашла поддержки ни у японского МИД, опасавшегося возникновения проблем из-за отсутствия в указанных городах императорских консульств, ни у советского руководства, справедливо рассматривавшего японских стажёров в качестве легальных резидентов военной разведки[189]
.Советское правительство предложило перенести центр тяжести на взаимное прикомандирование офицеров к воинским частям: постановление Политбюро ЦК ВКП(б) от 23 июня 1927 г. разрешало допустить в войска до 5 японских офицеров на основах взаимности с японской стороны[190]
. Уже осенью 1927 г. военный министр Японии утвердил отправку на двухгодичную практику в СССР капитанов Сасаки Минору («изучать организацию, вооружение и систему боевой подготовки частей русской армии») и Тэрада Сэйити («изучать организацию ВВС, командный состав и оперативное искусство русской армии»), а в декабре аналогичные приказы получили капитаны Аябэ Кицудзю, Фудзицука Сикао и Танака Синъити (ещё один офицер, слушатель Военно-штабного колледжа капитан Окидо Сандзи, находился в резерве назначения)[191].Однако выехать сразу в СССР японским офицерам не удалось. Процедура согласования затянулась до 10 декабря 1929 г., когда Комацубара и начальник отдела внешних сношений Наркомата по военным и морским делам (НКВМ) Ф.П. Судаков окончательно договорились о взаимном обмене двумя офицерами – по одному в пехотную и кавалерийскую части. 20 января 1930 г. Политбюро приняло постановление об отправке советских стажёров в Японию и приёме двух японских офицеров для ознакомления с Красной армией[192]
. Назначенные в 1927 г. стажёрами в РККА пять японских офицеров к тому времени уже заканчивали прохождение практики в польских частях, командование которых не только знакомило их с постановкой военного дела, но и снабжало разведматериалами о Советском Союзе, поэтому первыми стажёрами в Красной армии стали капитаны Хорикэ Кадзумаро и Мияно Масатоси, прикомандированные к 3-му артиллерийскому и 151-му стрелковому полкам в Севастополе и Одессе[193].