Военная разведка Японии против СССР. Противостояние спецслужб в Европе, на Ближнем и Дальнем Востоке. 1922—1945

Не стоит, однако, переоценивать агентурные возможности харбинской миссии в силу того, что основа её вербовочного контингента – белая эмиграция – была разобщена и не имела надёжной связи с единомышленниками в Советском Союзе. На это обстоятельство, в частности, в начале 1927 г. обращал внимание Генерального штаба сотрудник миссии майор Канда Масатанэ, отмечавший, что «финансовые и людские ресурсы русских эмигрантов разобщены, поэтому нет той организации, которая бы выступала цементирующим ядром», а «связь между белогвардейскими организациями в Северной Маньчжурии и на советском Дальнем Востоке очень затруднена»[225]. Ситуация не выправилась и через три года: в докладе главы ЯВМ подполковника Савада Сигэру в Токио от 17 июня 1930 г. сообщалось о трёх крупных антисоветских организациях в Северной Маньчжурии, группировавшихся вокруг студенческого течения правого толка, митрополита Мефодия и бывших служащих КВЖД «Маамурэнтофу», Олегова и Каппеля, которые отправили в Приморье партизанскую группу полковника Ф.Д. Назарова, однако не называлось ни одного контактировавшего с ними отряда повстанцев, а лишь говорилось об очагах антисоветского сопротивления в Анучино и Сучане (Партизанске). Более того, Савада констатировал нерешительность атамана Г.М. Семёнова в деле свержения советской власти в Забайкалье, несмотря на имевшуюся у него там поддержку в крестьянской среде и органах местного управления

[226]. Не могло быть и речи об активном использовании японской военной разведкой дальневосточного отдела Русского общевоинского союза: 17 сентября 1930 г. Савада проинформировал Токио о прибытии в Харбин его главы М.К. Дитерихса, с которым миссия контактировала с 1919 г., однако отмечал, что генерал не имел прежнего авторитета у местной эмигрантской верхушки и не сумел взять под контроль обучение молодёжи[227]

.

В то же время харбинская миссия сохраняла тесные отношения с бывшим приамурским генерал-губернатором Н.Л. Гондатти, установленные ещё в 1919 г., используя его для опроса дезертировавших из Приморья красноармейцев[228].

Часть информации харбинского разведоргана японский Генштаб перепроверял через своего военного атташе при посольстве в Китае, который получал сведения о группировке Красной армии за Байкалом и намерениях советского военно-политического руководства от французского коллеги[229].

Миссия в Маньчжоули продолжала собирать информацию о Забайкалье, Монголии и КВЖД. Сведения органа носили разносторонний характер и целиком соответствовали очерченному ему кругу задач. Источниками информации выступали открытая печать, советские и монгольские официальные лица, чиновники китайской полиции, маршрутная агентура из числа белоэмигрантов, контрабандистов и проводников Забайкальской железной дороги. Ссылка на последнюю категорию агентов встречается, в частности, в донесении начальника миссии в Харбин от 7 сентября 1928 г., в котором он сообщал сведения проверенного агента-проводника о начале автомобильных перевозок винтовок и ручных гранат из Борзи в Санпэйцзу для антикитайских партизанских отрядов Хулун-буира[230]

. В белоэмигрантской среде миссия опиралась в первую очередь на организации, располагавшие возможностями для заброски людей в Забайкалье и имевшие связи среди проживавшего там населения, поэтому начальник органа капитан Кавамата контактировал с руководителями партизанских отрядов в Трёхречье И.И. Зыковым, И.А. Пешковым, Куржанским, а его преемник Уэда Масао установил доверительные отношения с проживавшими в Харбине генерал-майором Е.К. Вишневским и полковником А.Г. Бычковым[231].

Тем не менее, как и в предыдущие годы, информация миссии носила размытый и искажённый характер, свидетельством чего стал подготовленный по её материалам 25 февраля 1927 г. доклад начальника головного харбинского органа о советской группировке войск в Забайкалье. Из него следовало, что в Чите дислоцировалось управление 18-го стрелкового корпуса, которое, однако, ещё в июле 1924 г. было переведено в Иркутск. Кроме того, миссия правильно установила дислокацию в Забайкалье 36-й стрелковой дивизии, но ошибочно отразила в её составе 105-й стрелковый полк 35-й дивизии, который к тому же находился не в Чите, а в Верхнеудинске, не подозревала о существовании 108-го полка в Сретенске и неверно определила артиллерийскую часть в Чите как дивизион, хотя это был полк. Точно так же обстояло дело с 5-й Кубанской кавалерийской бригадой в Верхнеудинске, номер которой был не известен маньчжурскому разведоргану. Его агентура не смогла установить действительное наименование ни одного из трёх кавалерийских полков бригады, но сообщила о мифических «Сибирском кавалерийском полке» близ Читы и «Бурятском кавалерийском полке» в Троицкосавске (Кяхте), хотя в последнем случае подразумевался отдельный Бурят-Монгольский кавэскадрон 5-й бригады, дислоцированный в Верхнеудинске и развёрнутый до полка только в 1932 г.[232]