Военная разведка Японии против СССР. Противостояние спецслужб в Европе, на Ближнем и Дальнем Востоке. 1922—1945

Информация агентуры носила неоднородный характер. Проникшие в район Биробиджана в начале 1938 г. разведчики фугдинской миссии и перевербованная ею советская агентура сообщали о постепенном приведении здесь частями ОКДВА в готовность тыловых линий связи и запланированном усилении советской группировки, а их коллеги из мишаньской миссии год спустя добыли сведения о контрразведывательных мероприятиях 57-го пограничного отряда НКВД в Имане против японского консульства в Хулине, которое подозревалось в шпионаже в пользу Италии. В другом случае, в марте 1939 г., благополучно вернувшийся из Посьета маршрутный агент миссии в Яньцзи проинформировал 2-й отдел штаба Квантунской армии о строительстве железнодорожной ветки Новокиевское – Владивосток, а проживавший в Приморье агент отделения миссии в Хуньчуне сообщил о катастрофических последствиях для края сентябрьских проливных дождей 1939 г.[497]

Испытывая трудности с заброской агентов, харбинская миссия существенно активизировала вербовочные мероприятия в отношении сотрудников советского генконсульства, в результате чего с 1936 г. стала получать оттуда совершенно секретные документы, проходившие в её служебной переписке с Токио под литерой «Хатокутё» («Специальные агентурные сводки харбинской миссии»).

Замысел операции по агентурному проникновению в генеральное консульство принадлежал начальнику ЯВМ генерал-майору Андо Риндзо, а её непосредственным исполнителем стал майор Ямамото Хаяси, который в ноябре 1936 г. через своего агента – бывшего министра финансов Омского правительства И.А. Михайлова – завербовал на материальной основе телеграфиста дипмиссии. За сотрудничество с японской разведкой агент получал колоссальную сумму – в среднем 5000–6000 иен в месяц, однако проведённый миссией в марте 1937 г. анализ его информации в сопоставлении со сведениями из агентурных источников, радиоперехватов и докладов наблюдательных пунктов показал её полную идентичность. В харбинскую миссию поступали копии переписки между Хабаровском и советскими диппредставительствами в Японии, Китае и других странах, а также между Хабаровском и Москвой[498]

. Как объяснил источник Михайлову, перехват и дешифровка дипломатической корреспонденции производились харбинским генконсульством «для понимания ситуации в целом». 2-й отдел штаба армии и советский отдел РУ ГШ изначально рассматривали информацию «Хатокутё» как достаточно ценную, но после разгрома японских войск на р. Халхин-Гол пришли к выводу о том, что она являлась искусной фальсификацией советских спецорганов. Тем не менее использование этого источника продолжилось вплоть до конца Второй мировой войны[499].

Особое значение для разведорганов армии во второй половине 30-х гг. приобрела работа с перебежчиками, так как в результате репрессий в Советском Союзе через границу хлынул поток беглецов, среди которых оказывались военнослужащие, работники транспортных органов, оборонных предприятий и другие секретоносители. Как вспоминал бывший начальник харбинской миссии Хигути Киитиро (1937–1938), ежемесячно в Маньчжурию перебегало до 10 человек. В целом же только в 1936–1938 гг. советско-маньчжурскую границу пересекли 188 человек, ввиду чего в апреле 1938 г. харбинский муниципалитет организовал лагерь «Хогоин» («Приют»), служивший фильтрационным пунктом миссии в Харбине для опроса беженцев и выявления советских разведчиков. В сентябре 1939 г. в целях конспирации лагерь был переведён из Харбина в его окрестности, а в феврале 1942 г. переподчинён Информационно-разведывательному управлению Квантунской армии[500].

Разоблачённая советская агентура после интенсивных допросов с применением пыток либо уничтожалась, либо перевербовывалась и включалась в оперативные игры с советскими разведорганами. Японская разведка одной из первых в мире стала практиковать радиоигры, предполагавшие передачу радистами дезинформации и провоцирование советских спецорганов на заброску новых агентов. На рубеже 30—40-х гг. такие радиоигры велись миссиями в Цзямусы (1939), Харбине (1940) и Мукдене (1941), однако их эффективность нивелировалась тем, что часть радистов оказалась подставой советской разведки, а другая сумела подать условный сигнал о провале[501]

.

Кроме того, разведорганы армии активно использовали «втёмную» разоблачённых советских агентов для встречных оперативных игр. Так, в 1935 г. хэйхэская миссия забросила на оседание в Свободный трёх белоэмигрантов, связь с которыми практически сразу оборвалась. Был сделан вывод об их разоблачении, однако в 1937 г. в Хэйхэ прибыл неизвестный миссии связной от агентов, доставивший малоценный отчёт о распашке целинных земель под Свободным. Анализ его поведения показал, что он является подставой органов НКВД, однако миссия выплатила ему 10 000 рублей и переправила на советскую территорию для передачи дезинформации, но связь больше не возобновлялась[502].