Воевода

В середине ноября легла зима, замёрзла Москва-река, снег выпал, всё оживилось после осенней слякоти. Адашевы, Пономарёвы, а с ними Степан Лыков покинули подворье на Сивцевом Вражке. Санный путь за Москвой от селения к селению установился очень быстро. Он был знаком путникам, они день за днём катились всё дальше от стольного града и на пятый день пути достигли Волги, на левом берегу которой по взгорью раскинулось село Борисоглебское. Все были рады увидеть его. Наконец-то длинный путь позади. А тут отдых, забавы, праздники один за другим последуют. И лишь Степан Лыков сидит сычом на облучке, по сторонам хмуро смотрит, корит себя за то, что согласился ехать в глухомань от Москвы светлой. Да светлой-то она стала ему с того дня, как увидел-рассмотрел на торге вдовицу, что купила у него уздечку. От одного воспоминания о ней у него млело сердце. Однако что вспоминать, сдерживал себя Степан, пролетела она, как белая соколица во сне, и не увидит он её больше никогда. С такими безотрадными мыслями он и на паром въехал, благо лёд на Волге ещё не укоренился.

Когда паром тянули от берега к берегу, о его брёвна шуршали тонкие льдины, которые тут называли шугой, или салом. Дети как вышли на берег, так в гору побежали, да остановились. Там толпа встречающих ждала. Авдей постарался почти всё село на берег вывести, господам поклониться. Даниил подошёл, укорил Авдея:

— Зачем народ тревожил, дядька Авдей?

— Так отроду принято, батюшка Даниил, — ответил Авдей и поклонился.

— Здоров будь, Авдеюшка. — Даниил протянул руку, пожал лапищу старосты.

Борисоглебцы кланялись, и гости кланялись. Все степенно пошли к господскому дому. А Даниил побежал к палатам, влетел в них, крикнул:

— Саломея!

— Тут я. — Она стояла за спиной Даниила. — Ведь я среди встречающих была. А как увидела, что ты побежал, и — за тобой.

— Вот что, голубушка. Иди к себе в покой, оденься, как должно москвитянке, и сиди там. И вот уздечка тебе. — Даниил вытащил из-за пазухи уздечку. — Знаешь, что с нею делать. Как позову: «Эй, хозяюшка, где ты?» — так и выходи.

— Исполню, как сказано, — чуть побледнев, ответила Саломея.

«Господи, все-то у него причуды», — подумала она, уходя.

А Даниил осмотрелся кругом — чисто, празднично, тепло. Можно и гостей звать. Приезжие шли медленно, любовались рощей за домом, округой, далями, кои обозревались с холма до Заволжья. Глафира и Даша, увидев церковь, перекрестились. Даниил посмотрел на идущих к дому и не увидел среди них Степана. «Да что он, от судьбы, что ли, хочет сбежать?» — подумал Даниил и заметил его среди сельских мужиков: он с ними уже балагурил.

— Степан, иди скорей, ты мне нужен! — крикнул Даниил и помахал рукой.

— Бегу, — отозвался сотский.

Все гости поднялись в дом, разделись в просторных сенях, вошли в трапезную. Даниил Степана за плечо держал, тот на него удивлялся.

— Эй, хозяюшка, где ты? Есть тут кто-нибудь?

И появилась Саломея. Она ещё из-за двери увидела, кого привёл Даниил, взяла уздечку, смущённая, побледневшая, вышла в трапезную и медленно подошла к Степану, держа на руках уздечку. Степан обалдело смотрел то на Саломею, то на Даниила, не зная, что сказать. Сердце у него билось сильно, словно молот по наковальне ухал. Первой нашлась Саломея:

— Что ж ты, купец, уздечку без дырочек для пряжки сделал. — Она подала уздечку Степану. — А я-то, сердешная, маюсь, думаю, где купца найти, чтобы исправил покупку.

Обрёл свою дерзость и Степан. Он взял Саломею за руки и широко улыбнулся:

— О, этих дырочек я сколько угодно наделаю! Как долго я к тебе ехал! Знал бы, на крыльях прилетел. — Он повернулся к Даниилу, ко всем. — Она моя, и я никому её не отдам.

И все весело засмеялись, все были довольны выдумкой Даниила.

— Вот уж где воеводская смекалка блеснула, — хлопая Даниила по плечу, сказал Иван Пономарь и тут же, схватив Степана за руку, повёл его вокруг стола. — Знай же наконец, что твою суженую зовут Саломея.

И Даниил сказал давно продуманное:

— Узнавайте друг друга до седьмого колена. А как Святки придут, так в храм венчаться поведу вас. Быть мне вновь посажёным отцом.

В первых числах декабря наступили крепкие морозы. Волгу сковало льдом. Потянулись на реку любители подлёдного лова. Их в Борисоглебском было немало, и каждый отменный рыболов. Рыбу ловили здесь мерёжами. Авдей следил за ловом. Он не разрешал держать больше трёх мерёжей даже самой большой семье. Если ловили стерлядь, то дозволено было брать рыбину только более двадцати фунтов. «Мелочи дайте подрасти годок-другой», — говорил он рыболовам, проверяя улов. Так и жили в Борисоглебском — по правде. В середине декабря морозным солнечным днём в палаты Адашевых пришёл Авдей, поклонился и сказал:

— Ты, батюшка Даниил, помню, мальцом любил рыбу ловить.

— Было такое. Да и сейчас люблю.

— А ещё у тебя охотники есть?

— Как же! Иван да Степан. Их хлебом не корми…

— Так завтра до зорьки и выплывайте на Волгу. Касьян да Кирьян с мерёжами вас будут ждать. Возьмите припас к трапезе. Две подводы я снаряжу. Отвезут вас на знатное местечко, где стерлядь гуляет да и судак к ней прибивается.