Война и любовь

— Настена, твоя сорочка.

Мешков отстранил лейтенанта. Видимых повреждений на теле девушки не наблюдалось, но бледность кожи и отсутствие реакции на взрыв гранаты внушали тревогу. Майор склонился, чтобы прощупать пульс на шее девушки. Колесников застыл в напряженном ожидании.

Мешков всё понял едва коснувшись холодной неживой кожи. Он все-таки выждал минуту, поймал взгляд Игоря и отрицательно покачал головой.

Колесников вспыхнул от возмущения, но тут же осекся, нервно помял сорочку и прикрыл ею тело девушки. Пошатываясь лейтенант вышел из бани и поплелся к реке. Он прятал свои слезы и хотел их смыть.

Пока ждали приезда криминалиста, Мешков и Бахтин осмотрели место преступления. Бахтин нашел пулю в стене бани, выковырнул ножом.

— Стреляли из АКМ. Парня убили снаружи, тело затащили потом.

— А Настену ножом сзади. Крови на полу нет. Надо посмотреть на траве, где нашли сорочку. Кому они помешали?

— Кому-то с боевым опытом. Гранату ловко подвесил.

— Настену ножом? — ужаснулся Колесников и снова пошел к реке.

Игорь проклинал себя за пророческие стихи. «Красивая девчонка, открытая душа, а жизнь наносит раны, как лезвие ножа».

Прибывший криминалист, Геннадий Семенович Кринский, шестидесятилетний дядечка с седой щетиной на одутловатых щеках, провел неспешный осмотр и дополнил картину преступления.

— Оба убиты более суток назад. Скорее всего ночью или рано утром. Парня застрелили перед баней. На земле есть следы мозгового вещества из выходного отверстия. Выстрел точно в лоб метров с двадцати. Пуля дозвуковая, не глубоко в бревно вошла, значит на автомате был штатный глушитель.

— ПБС или «банка», как говорят в армии, — согласился Бахтин.

— А девушку убили ножом, — продолжил Кринский. — Глубокий колющий удар сзади в почку с подворотом в ране. Как следствие, сильнейший болевой шок и смерть от внутреннего кровотечения.

— Не каждый уголовник так сможет, — покачал головой Мешков.

— Эх, Олег Николаевич, в былые времена я бы сказал, что действовал спецназовец. А сейчас война многих не тому научила.

Мешков вспомнил о Штанько, появившемся неизвестно откуда.

— Геннадий Семенович, это мог сделать один человек?

— Вполне, если мастерски владеет огнестрельным и холодным оружием. Сначала убрал парня, потом взялся за девушку.

Колесников задал мучивший его вопрос:

— Перед тем, как убить ее… Девушку портили?

Кринский посмотрел на Мешкова:

— Это важно?

Мешков неопределенно пожал плечами, показывая жестом руки: кому-то очень важно. Геннадий Семенович ответил Игорю:

— Как я понимаю, у пары была близость в бане по обоюдному согласию. А насилие… И одежда не порвана и видимых синяков на теле девушки нет. Не думаю.

Игорю стало легче. Он вспомнил про обручальное кольцо, о котором рассказала мать Бориса Войтенко.

— Нет золотого кольца с тремя камушками. И телефонов нет. Неужели вот так ради грабежа?

— Про кольцо ты хорошо вспомнил. Это ниточка. В доме Войтенко есть фотография. — Мешков вспомнил о самом неприятном: — Черт! Матерям надо позвонить. Или заехать.

Пока майор думал, как поступить, ему позвонила Раиса Войтенко:

— Олег Николаевич, мы тут с Лидой… Нашел наших деток?

— Нашел, — выдохнул Мешков.

— Где они?

— Их больше нет.

Глава 19

Михаил Штанько встретил бывших подельников во дворе дома предпринимателя Аверина. Виталий Ломакин, как и договаривались, пришел с инструментами для взлома и держался настороженно. Более молодой и шустрый Паша Хворост явился с гитарой и светился от предвкушения азартного приключения. Большой дом и участок произвели на Хворого впечатление.

— Заступ, тебе взаправду Аверин свой дом уступил?

— Со всеми потрохами, — подтвердил Штанько.

— Це не дом, а усадьба!

— Шо ж тогда Аверин ключи не дал, — усомнился Ломакин.

— За ключами ехать далеко, а мастер рядом. — Штанько подтолкнул нерешительного Лома: — Вон то окошко просит проветриться.

Ломакин встал на придвинутую под окно скамейку, подсунул сложенный резиновый мешочек в щель под раму и стал накачивать его ручной грушей. Пневматическая подушка отжала пластиковое окно, в образовавшиеся щели Ломакин сунул плоскую отвертку, ковырнул ею с трех сторон и толкнул раму внутрь. Окно открылось.

Штанько одобрительно похлопал мастера по плечу. Лом изобразил равнодушие:

— Делов-то.

Хворый залез в окно и открыл главную дверь изнутри.

— Хоромы! — оценил он увиденное. Взял гитару, прошелся пальцем по струнам и хлопнул по деке: — Отметим новоселье.

— Придержи аккорды. Еще гараж, — указал Штанько Лому.

— А шо там? — Хворый обогнал авторитетных приятелей и завертелся перед железной дверью.

Ломакин поковырялся в личинке висячего замка, затем сильно стукнул сверху молотком. Замок раскрылся. Нетерпеливый Хворост растащил створки ворот и распахнул глаза на темно-коричневый кроссовер:

— Гарный «кореец»!

Штанько обошел автомобиль, заглянул внутрь:

— Моя «Нива» тоже была ничего, хотя поменьше.

— Мы «Ниву» на Донбасс отдали, как ты велел, — напомнил Ломакин.

— Я ж говорю, была, — философски откликнулся Штанько и сверкнул глазами: — Теперь можно и отметить!