Война и любовь

— И, может, на Сиреневой, а, может, на Каштановой, а не на этих улочках, тогда на Солнечной с любовью встречусь первою, негаданной, нежданною…

При этих словах Оксана проронила слезу. Дом, в котором они сейчас жили, находился на Солнечной улице. Песня закончилась. Михаил вернулся к столу, и Оксана под аплодисменты гостей открыто поцеловала его.

От нового тоста Штанько отвлекло сообщение в телефоне. Ломакин прислал фотографию золотого крестика с блестящим камушком. Снимок был из каталога, где значилась цена: более двухсот тысяч рублей. Крестик был похож на тот, что потеряла Оксана.

Михаил улыбнулся девушке, отошел в тихую зону и позвонил приятелю:

— Лом, крест ништяк, но шо такой ценный?

— Так с настоящим брюликом. И то в нашем ювелирном нету, треба из Белгорода заказывать. Десять процентов скидка, если сразу заплатить. Через день привезут.

Штанько думал недолго:

— Заскакивай в «Три кабана». Я дам свою карту, заплатите.

Вскоре Ломакин и Хворост вошли в ресторан. Пока Штанько втолковывал Лому пин-код банковской карты, Паша Хворост на правах знакомого музыканта подкатил к Марии Федоровне Синице. Состав ансамбля менялся, а Хворост уже много лет неизменно играл на ритм-гитаре. Хозяйка ресторана следила за порядком у стойки бара.

— Мария Федоровна, свадьба в субботу в силе?

— А что, гульнуть хочется?

— Драйва хочется. Мы на сцене лабаем, а гости в зале зажигают.

— Дай бог, чтоб ничто не сгорело, — озабоченно отреагировала Синица и коснулась крестика на груди.

Украшение блеснуло. Хворост опустил взгляд. Золотая цепочка ярко выделялась на шелковой черной блузке, а золотой крестик с бриллиантом был почти таким же, как в каталоге ювелирного магазина! В голове Хворого затеплилась гениальная идея, детали плана распускались вместе с улыбкой на его лице. Чтобы Синица не прочла его мысли, он поспешил к Лому.

Оксане Наумовой не понравился подозрительный визит криминальных дружков Штанько.

— Миша, о чем вы шушукаетесь? Ты с темными делишками завязал? Точно?

Штанько благодушно кивал. Знала бы Оксанка, какой подарок он для нее затеял. Но раньше времени хвастаться не по-пацански. Пусть Лом и Хворый дело докрутят, и вот тогда он преподнесет подарок в красивой коробочке и наденет дорогое украшение на шею любимой. А у нее появится повод его отблагодарить. Ласково, тепло, по-женски.

Тем временем Ломакин и Хворост вышли из ресторана. Хворый не стал подстраиваться под быстрый шаг напарника и окликнул его:

— Лом, куда бежишь?

— Ювелирный закрывается. Надо крест оплатить.

— Да погоди ты! — Хворый вцепился и остановил Лома. — У Синицы точь-в-точь такой крестик.

— И шо?

— Як шо! С Марьи Федоровны не убудет, а нам навар.

Ломакин смекнул, куда клонит приятель, закурил и после пары глубоких затяжек ткнул пальцем в грудь Хвороста:

— Ты предлагаешь дернуть крестик?

— И нам выгода и Заступу. Скажем, шо двадцать процентов скидки выбили.

— Типа, сэкономили и заработали.

— Во!

— Треба обмозговать.

— Я уж придумал. Синица всегда через служебный выходит, там одна лампа ее «лексус» освещает. Мы из темени выскочим, ты тетку в спину толкнешь, я сумочку вырву и крестик дерну. Сумку рядом сбросим, шоб обрадовать. А крестик наш.

— Обрадовать?

— В сумке у хозяйки деньги, карточки, ключ от машины. А мы не тронем. Она точно обрадуется.

— Типа, обронили.

— Во!

Ломакин докурил, бросил окурок. Хворост его упрекнул:

— Уликами не сори.

— Может мне еще памперс надеть. — Ломакин сплюнул и отошел в кусты помочиться.

Несмотря на напускную грубость приятеля Хворый понял, что Лом согласен. Решение подтвердили его слова:

— А вот балаклавы нам сгодятся.

Глава 28

Ранее этим же днем криминалист Кринский зашел в комнату оперативников и сообщил Олегу Мешкову:

— Тела Бориса Войтенко и Анастасии Жабровец мы передали утром родственникам. Не рано?

Мешков подтвердил приказ начальника:

— Сан Саныч распорядился. Пора по-людски попрощаться.

Кринский перевел взгляд на Игоря Колесникова.

— Настену не насиловали. А с Борисом у нее было. По любви.

Лейтенант сглотнул ком в горле, то ли подавил обиду, то ли избавился от тяжести и испытал облегчение.

— Из следов насилия у Настены только ободранный безымянный палец, — продолжил криминалист. — Будто кольцо силой содрали.

Мешков заинтересовался:

— Мать Войтенко шо-то говорила за кольцо. Борис для Настены приготовил. Надо узнать насколько ценное. Игорь, съезди к Войтенко, выясни.

Дверь в дом Войтенко была на распашку. Лейтенант Колесников вошел и наткнулся на составной длинный стол, обставленный разномастными стульями и табуретками. Женщины в черных платках убирали остатки еды с поминального стола. В красном углу под образами стояли две фотографии с траурными лентами: Борис, выпятивший мощную грудь, и улыбающаяся Настена с букетом ромашек.

Игорь застыл перед снимками. Его тронула за руку одна из женщин:

— Помянуть пришел. Садись, выпей.

Колесников опустился на табуретку и выпил, поднесенную стопку водки. Он узнал Раису Петровну, мать Бориса. Она тоже вспомнила полицейского и хлопнула ладонью по столу так, что зазвенели приборы.