Война и мир в глобальной деревне

Глубок был его сон и свободен от сновидений, уже давно не знал он такого сна. Когда через много часов он пробудился, ему показалось, что прошло десять лет. Слышался легкий шум воды, он не знал, где он и кто его сюда перенес. Открыв глаза, он с удивлением увидел деревья и небо над собой и вспомнил, где он находится и как попал сюда. Ему, однако, понадобилось на это немало времени, прошедшее было словно отделено от него какой-то пеленой: оно было бесконечно далеко, бесконечно давно и бесконечно неважно. В первый миг прояснения вся прошлая жизнь показалась ему давней-давней попыткой воплотить его теперешнее «я» — как бы преждевременным рождением; теперь он знал только, что свою прошлую жизнь он оставил, что в припадке отвращения и боли он хотел даже оборвать эту жизнь, но, очнувшись со священным словом «Ом» на губах, увидел себя на берегу реки, под кокосовым деревом, и заснул, и вот проснулся, и глазами новорожденного вновь смотрит в мир. Тихо произнес он слово «Ом», с которым заснул, и ему показалось, что весь его долгий сон был одним сплошным углубленным произнесением слова «Ом», мышлением слова «Ом», проникновением и полным погружением в Ом, в Безымянное, в Завершенное.

Как, однако, удивительно он спал! Никогда еще не бывало, чтобы сон так освежил, обновил, омолодил его! Может быть, он действительно умер, канул в небытие и возродился в новом существе? Но нет, он знал себя, знал свою руку, свои ноги, знал место, где лежит, знал это «я» в своей груди, этого Сиддхартху, упрямого и непохожего, но этот Сиддхартха был все же иным, был обновленным, был удивительно выспавшимся, удивительно бодрым, радостным и любопытным.

Он угодил в мистический узор вечного возвращения, который объединяет и очищает:

«Я останусь на этой реке, — думал Сиддхартха, — это та самая река, которую я когда-то перешел на своем пути к людям-детям, меня перевез тогда один славный перевозчик — я пойду к нему. Из его хижины начался когда-то мой путь в новую жизнь, которая теперь изношена и кончена, пусть же и этот мой новый путь, и теперешняя моя жизнь начнутся там!»

С нежностью смотрел он на бегущую воду, всматривался в прозрачную зеленую глубь, в кристальные линии ее таинственного рисунка. Он видел, как светлые жемчужины поднимаются из глубины, как легкие порывы ветра пробегают по сверкающей водной глади, как отражается в ней голубизна неба.

Подобные сюжеты сегодня весьма популярны среди подростков. Они тоже ощущают отчужденность от фрагментарного, механического мира, классифицированные модели которого с трудом предоставляют место индивидуальности. Призывная карта представляет, в наивысшей степени, форму систематизированного места в их восприятии. Наши города и школы кажутся им столь же бессмысленными, поскольку представляют несвязанные и неинтегрированные модели опыта. В отличие от негров, которые «включились» благодаря нашей новой электрической среде и выплескивают свой гнев на образованные круги, которые прежде их угнетали, белый протестантский мир подростков-англосаксов целиком выключен из электронной культуры. По крайней мере, он отличается от нашего наследия за 2500 лет грамотности. (Конечно, все американские католики на самом деле — англосаксы-протестанты, в США нет католической культуры.)

Образование как война

Существует незначительное различие между войной как образованием и образованием как войной. Часто можно встретить ссылки на революцию в сельском хозяйстве, которая идет рука об руку с нашими боевыми действиями во Вьетнаме. Возможно, менее очевиден агрессивный и военный характер отправки врачей-миссионеров за счет Фонда Форда в Индию для реализации программ контроля рождаемости. В информационную эпоху вполне возможно сократить численность население за счет распространения соответствующей информации и хитроумных приспособлений. Вопрос о ценностях здесь не стоит. Это просто информационные технологии, используемые одним обществом, чтобы изменить другое. Это тот тип агрессии, который мы применяем к своей молодежи и называем «образованием». Мы просто заключаем их в модели, которые считаем удобными для себя и согласующимися с доступными технологиями. Подобные обычаи и традиции, конечно, всегда ориентированы на прошлое, и новые технологии с необходимостью исключаются из образовательного истеблишмента, пока старшие обладают правом вето. В итоге, разумеется, новые технологии вторгаются в сферу развлечений и игр: «Стирай свои чувства тем, что познал».

Б. Ф. Скиннер в «Уолдене-2» выражает озабоченность образованием как войной:

В конце концов, это простая и разумная программа. Мы устанавливаем систему постепенно нарастающих раздражений и фрустраций, а фоном ее служит пространство полной безмятежности. В итоге простая среда становится все более и более сложной для освоения по мере того, как дети обретают способность адаптироваться.