Воинство ангелов

Ари… Имя это мне ничего не говорило, настолько, что в смятении своем я в первую секунду подумала, что с этими словами она бросилась к кому-то, кто сейчас войдет вслед за отцом. Но горничная прикрыла дверь, и в гостиной никто не появился, кроме моего отца, который и был тем Ари, к кому она взывала в шутливом возмущении. Но имя моего отца, как я холодно сказала себе, было Арон Пендлтон Старр, а обращалась она к нему всегда как к мистеру Старру.

Мисс Айдел уже была возле отца, готовая коснуться его протянутой руки, когда я поймала его взгляд, направленный не на нее, а поверх нее — на меня, и услышала его резкое:

— Мисс Айдел!

Она замерла, но тут же оправилась или почти оправилась, и в следующую секунду ее голос — лица ее я не видела — произнес:

— О, прошу меня простить, мистер Старр, я должна извиниться перед вами за этот смех. Ваш новый наряд прекрасен! Честное слово, он мне очень нравится! И простите мне мою невольную фамильярность — просто дело в том, что мы знаем друг друга так давно, ведь правда же, мистер Старр?

Подведя его к камину, она усадила его, налила чаю, после чего они оба дружно занялись мною, с той церемонностью, о которой я уже говорила, которую замечала у отца и к которой она теперь заговорщически подключилась. Но заговор был бесполезным — мне все стало ясно, наконец-то ясно!

Все встало на свои места, выстроившись в единое целое. Мистер Мюллер скончался, и произошло это не вчера, но они скрыли от меня его смерть, заготовив для меня ложь, ложь невинную, за которую можно их простить. Отец мой собирался жениться на мисс Айдел, но они еще не решались сообщить мне об этом. Хотели увериться сначала, что я обрадуюсь известию. Только как они проглядели, что ребенок вырос?

Мне было жаль их за их простодушие. Я понимала, что, если бы открытие свое я совершила раньше, всего на несколько месяцев раньше, я восприняла бы это как предательство отца, бросившего меня, да и, наверное, как предательство мисс Айдел. Но теперь, ободренная ощущением своей самозначимости, уверенная в себе и в жизни, я могла проявить великодушие и доброту. Даже негодование мое на то, что меня считают ребенком, которого не грех обмануть и обвести вокруг пальца, оказалось преходящим. Оно улетучилось или почти улетучилось, когда, уже лежа в постели, я увидела склонившегося надо мной отца, который поцеловал меня на ночь, шепнув на ушко: «Спокойной ночи, мисс Конфетка», и в словах этих я различила нотку какой-то торопливой виноватости, желания утешить, успокоить. Но я уже простила его, а вернее, не нуждалась в том, чтобы прощать.

Засыпая, я вообразила себе, как вновь стану жить в Старвуде, жить с отцом и мисс Айдел, и погрузилась в сонные грезы о мирных днях, полных счастья и веселья. И вдруг сон слетел с меня. Совершенно отчетливо я поняла, что путь мой лежит в другом направлении и жизнь моя будет другой. Я увидела по-пророчески высоко поднятую голову Сета Партона, идущего в заснеженную даль.

В Оберлин я вернулась без всякого сожаления. Ведь и раньше, возвращаясь туда, я понимала, что жизнь в Оберлине имеет свои удовольствия и плюсы, пускай теперь в новом своем повзрослевшем качестве плюсам этим и удовольствиям я могла лишь снисходительно улыбнуться. В компании других учениц младших классов я с визгом носилась по обсаженным густыми вязами аллеям — конечно, если рядом не было взрослых. Я бродила по весенним лугам в поисках четырехлистного клевера. Позже, когда пришло время шушукаться с подругами, мы стали разбиваться на парочки и ходить по двое, обняв друг дружку за плечи или за талию и в момент особой откровенности, дабы подчеркнуть доверие и близость, сильнее прижимая к себе подругу. Секретничать лучше, чем на летней лужайке, было в осеннем лесу, где мы уединялись под предлогом сбора орехов-гикори, а еще того лучше зимними вечерами в наших комнатах, закутавшись по самую шею в необъятные ночные рубашки из фланели. Кутаясь в шерстяные шали, мы сдвигали поближе кресла и, сжимая коленями ладошки и насупив брови от серьезности момента, поверяли друг другу тайны.

А поверять нам было что. Например, кого мы любим. Понятно, что мисс Стайлс — она такая милая, ласковая и с ней можно обсуждать серьезнейшую проблему: кто достиг святости, а кто — не очень. И поплакать можно у нее на плече, когда тоскуешь по дому, или страдаешь от первых месячных, или вдруг тебя охватывает испуг — ужас перед жизнью со всеми ее хитросплетениями и сложностями. А вот мисс Хоупвел — злая. Нет, не злая, поправляешься ты, но чересчур гордая, и надо будет не забыть помянуть ее в молитве. И интересно, как далеко зашло дело у Делси Доусон с этим ее студентом-богословом. Не укатит ли она с ним на Запад миссионерствовать среди индейцев-кроу, или Черноногих, или какие еще там есть индейцы? А можно ведь и в Африку отправиться. В Африку! О, как мы горели желанием посвятить жизнь высокой, благородной цели! И согласуется ли это с широкими оборками и рюшами на платье, или же тонкая полоска кружева на высоком воротничке — достаточное украшение?