Волчья каторга

– Я говорю, меня зовут Иван Воловцов, я – судебный следователь, – заорал Иван Федорович, кляня в душе уездного начальника полиции, которому давно было пора попивать чаек с местными баранками и пряниками где-нибудь на даче за Яхромой близ Введенской церкви и любоваться ее золочеными куполами, капителями, палладианскими окнами и лепными гирляндами колокольни. – Прибыл из Москвы распоряжением окружного прокурора Судебной палаты господина действительного статского советника Заславского. Для ведения следствия по делу об убиении в меблированных комнатах Малышевой в ночь с семнадцатого на восемнадцатое сентября сего года коммивояжера Григория Ивановича Стасько, – отрапортовал Воловцов столь громко, что, верно, было слышно в помещениях Дворянского Собрания, расположенного по соседству.

– А! – воскликнул Панкратий Самсонович и вышел из-за стола. – Так бы сразу и сказали. Рад, весьма рад… – Его бесцветные глаза наполнились легкой голубизной и смотрели приветливо, даже преласково. – А ведь мы вас ждали еще третьего дня. Как вас по батюшке?

– Федорович, – ответил Воловцов. – А раньше не мог приехать потому, что задержали дела в Москве. Был занят отработкой одной версии, связанной с вашим убийством…

– Ну, и как? – поинтересовался Разумовский.

– Версия оказалась несостоятельной, хотя одна ниточка и появилась…

– Ну, и что же вы не потянули за эту ниточку? – неожиданно остро посмотрел на Воловцова Панкратий Самсонович. – Наши подозреваемые сидят в тюрьме, уходить никуда не собираются и будут столько сидеть, сколько понадобится для следствия…

– Концы всех нитей все равно здесь, у вас, – сказал Воловцов и вдруг подумал, что сидеть в беседке на даче за Яхромой и распивать чаи, любуясь на архитектурные изыски Введенской церкви, начальнику уездной полиции Разумовскому, несмотря на его возраст, пожалуй, еще рановато. Ишь, как быстро он схватил суть его, Воловцова, московских расследований. Такая острота ума для полицейского – наилучший профессиональный подарок. Зачем же его зарывать в песок раньше времени…

– Это верно, – согласился Разумовский. – Смею надеяться, господин судебный следователь, что и у нас вы какую-нибудь ниточку обнаружите. А если наша ниточка свяжется с вашей московской, то, глядишь, и узелок образуется. А за узелок тянуть всегда легче…

– Совершенно верно, – снова был вынужден согласиться Иван Федорович. Умные вещи глаголил старик Разумовский…

– Вы, верно, хотите побыстрее познакомиться с делом? – поинтересовался Панкратий Самсонович.

– Конечно, – ответил судебный следователь. – А потом я бы хотел побеседовать с полицейскими, первыми обнаружившими труп и ведшими допросы свидетелей.

– Все к вашим услугам, – произнес Панкратий Самсонович, берясь за старинной работы серебряный колокольчик. – Мы готовились к вашему приезду и оборудовали под кабинет для вас специальную комнату. Она как раз напротив моей приемной. Да, и не говорите так громко, – искоса посмотрел он на Воловцова. – Я уж не так плохо слышу…

Начальник уездной полиции зазвонил в колокольчик. Звук был тонким и чистым. Так еще иногда смеются девушки, светлые душой и не имеющие покудова камня за пазухой…

Когда в кабинет Разумовского вошел секретарь, Панкратий Самсонович повелел проводить «господина судебного следователя по наиважнейшим делам» в его кабинет и обеспечить всем, что он ни попросит. Иван Федорович прошел вместе с секретарем надворного советника Разумовского в весьма просторный кабинет, оклеенный темно-зелёными обоями, который ему сразу понравился.

Кабинет был меблирован весьма достойно: большим тумбовым столом с мраморным чернильным прибором, на котором лежала стопка бумаги, старинным шкафом для одежды. Два кресла стояли по бокам стола, над одним из них, предназначенным для самого Воловцова, висел на стене под строгими полосатыми обоями портрет государя императора Николая Александровича в полковничьей шинели и фуражке. Новенький диван, обшитый кожею с еще не выветрившимся запахом, покоился в дальнем углу от двери и явно приглашал отдохнуть с дороги, а в другом углу стояла внушительная пальма в деревянной кадке. Экзотическое растение придавало деловому стилю кабинета некий домашний вид, что, по разумению Панкратия Самсоновича Разумовского, очевидно, должно было располагать собеседников Воловцова к непринужденному и доверительному общению.

– Сейчас Панкратий Самсонович будут пить чай, – произнес секретарь уже на выходе из кабинета. – Они всегда в это время изволят кушать чай. А вам принести чаю?

– Буду весьма признателен, – кивнул Иван Федорович.

– А что принести вам к чаю? – учтиво спросил секретарь Разумовского.

– Конечно же, ваши знаменитые баранки, – улыбнулся Воловцов. – А для работы мне будут нужны протокол осмотра места преступления, протоколы допросов, врачебное заключение, то есть все материалы по делу об убиении в меблированных комнатах госпожи Малышевой коммивояжера Стасько.

– Что еще?

– Более пока ничего, благодарю вас, – ответил Иван Федорович, располагаясь в «своем» кресле. Пребывание в городе Дмитрове начинало ему положительно нравиться…