– Его допросили сразу же, как только он очухался. – Тут Ранке вновь удостоил Максимова уважительным взглядом. – Он пролежал без сознания не меньше четверти часа. Я опасался, не повредились ли у него мозги после вашего богатырского удара. Но голова у него крепкая.
– И что же он сказал, когда пришел в себя?
– Ничего дельного. Сперва стал возмущаться: мол, его, гражданина Британии, ни за что ни про что избили, а потом упрятали в камеру. Когда я предъявил ему шкатулку с пироксилином, он заявил, что видит ее впервые в жизни. Сказал, что это проделки Сазерленда, и он не желает за них отвечать.
– Кто такой Сазерленд?
– Его распорядитель, которого мои люди ухлопали в зале. Вся беда в том, что Сазерленд мертв, и с него не спросишь. Свалить вину на покойника очень удобно.
– Вы, конечно, не поверили Хаффману?
– Конечно, не поверил. Но у меня нет доказательств его причастности к готовившемуся террористическому акту. Сазерленд вполне мог вступить в заговор с революционерами самостоятельно, не ставя в известность своего подопечного. Крыть нечем, господа.
– А вы не хотели меня слушать, – горько промолвила Анита. – Утверждали, что поимка Хаффмана поставит в расследовании точку. И что же? Хаффман пойман, а вы вместо того, чтобы отрапортовать своему руководству о триумфе, очутились в тупике.
– Я не предвидел такого поворота, – вынужден был признать Ранке. – Хаффман казался мне ключевой фигурой. Возможно, что так оно и есть, но как мне припереть его к стенке? Он защищается очень искусно – как на ринге.
– Позвольте, – снова вступил в разговор Максимов, – как это: нечем крыть? Если он чист перед законом, зачем он сломя голову бежал от полиции, когда она появилась в зале? Зачем выдавал себя за извозчика, нацепил бороду и парик? Наконец, он хотел застрелить Анну – мы все видели, как он направил на нее револьвер и нажал на спуск!
– Благодаря последнему обстоятельству у меня есть причина оставить его под арестом. Покушение на убийство – это серьезно. Правда, он утверждает, что выхватил револьвер инстинктивно, потому что привык реагировать на нападение не задумываясь… На остальные вопросы отвечать отказался, сославшись на сильную боль в переносице. Между прочим, по заключению нашего врача, у него действительно сломан нос.
Максимов бросил взгляд на свою правую руку, на которой лежала маленькая ладошка Аниты.
– Я вынужден был оставить его в покое, – уныло говорил Ранке, приложив, подобно компрессу, платок к взопревшей лысине. – Он будет изображать из себя страдальца, пока не придумает объяснения всем своим странным поступкам, в которых мы можем его уличить. Скажет, например, что собрался после ухода из спорта податься в актеры и на досуге упражнялся в искусстве перевоплощения – потому и напялил на себя костюм извозчика.
– Это же смешно! – сердитым тоном сказал Максимов.
– Не спорю. Однако любая нелепость будет иметь право на существование, пока мы не сумеем ее опровергнуть. Хаффман, как я успел убедиться, умен и чертовски хитер. К тому же он рассчитывает на поддержку британских дипломатов.
– Его нельзя выпускать!
– Сейчас он упрятан надежно. Что бы ни случилось, ближайшие два-три дня ему придется провести под арестом, я об этом позабочусь. А вот что делать дальше – ума не приложу. Как бы мне не оказаться в дураках, мадам. – И Ранке заискивающе посмотрел на Аниту, ожидая от нее совета.
Ей нравились такие взгляды. Что ни говори, приятно, когда мужчины в мундирах, совсем недавно глядевшие на тебя свысока, становятся кроткими и смирными и замирают, как школьники, в надежде на подсказку.
– Ищите мадемуазель Бланшар – с подчеркнутой суровостью сказала Анита. – Она на свободе, и, значит, угроза мятежа сохраняется. Не медлите! Арест Хаффмана обретет смысл только тогда, когда вы посадите в соседние камеры еще пяток-другой активистов заговора и отыщите склад, где они хранят пироксилин и оружие.
– Я не должен этого говорить, – замялся Ранке, – но вам… В настоящий момент в городе проходит крупная операция с участием полиции и войсковых подразделений. Проще говоря, облава. Ее цель как раз и заключается в том, чтобы найти арсенал подпольщиков. Я очень надеюсь на успех.
– Похвально, – одобрила Анита. – Вот только мадемуазель вы таким способом вряд ли найдете.
– Как же вы предлагаете ее искать?
– Надо подумать, – ответила Анита неопределенно.
После ухода Ранке не прошло и получаса, как в номер к Максимовым нагрянул еще один гость.
– Владимир Сергеевич! – радостно воскликнула Анита, узрев облепленное пластырями лицо Самарского. – Вы сбежали из больницы?
Владимир Сергеевич расстегнул свои широкие одежды (он по-прежнему играл роль итальянского художника), снял берет и произнес, отдышавшись:
– Больница не тюрьма, сударыня. Сегодня днем я почувствовал, что мне нет больше необходимости убивать время на койке, и прямо заявил об этом медикам. Они не стали возражать.