Заключенный спросил, не собирается ли Мессинг провести с ним сеанс гипноза? Вольф не обратил внимания на колкость, а тот продолжал сыпать комплиментами. В частности, он сообщил, что рад побывать на представлении, где будет исполнять роль зрителя и индуктора одновременно. Он всегда был интересен ему (слово «интересен» он не без тайной насмешки выделил). Еще мальчишкой ему посчастливилось присутствовать на выступлении Мессинга в Дюссельдорфе, затем, уже в зрелом возрасте, он сумел пробиться на сеанс в Одессе. Пациент спросил, как Вольфу удается так ловко водить зрителей за нос и зачем он согласился участвовать в чекистской провокации? Медиум пропустил издевку мимо ушей и признался, что в работе ему помогает опыт и, естественно, кое-какие природные способности.
– Например? – поинтересовался молодой человек.
– Ну, хотя бы… в Дюссельдорфе на моем представлении вы были с отцом. Это было в двадцать девятом году.
– Это вы могли вычитать из моего дела.
Мессинг, державший ушки на макушке, сразу сообразил: вот откуда у наркома появилась идея привлечь его! Этот молодой человек из приличной семьи упомянул о нем в своих показаниях.
– Конечно – согласился Вольф. – Но во время допросов вы ни словом не упомянули, что вместе с вами была Магди, дочь друга вашего отца. Не могу разобрать его фамилию?..
Молодой человек вызывающе промолчал.
Мессинг поинтересовался:
– Он попросил взять ее с собой?
– Что вы хотите от меня?
– Меня попросили проверить, насколько вы искренни, согласившись помочь красным?
– Что для этого надо?
– Расскажите о себе. Только вслух говорите исключительно по-русски.
Заключенный не сразу догадался, что Вольф имеет в виду, затем пожал плечами и начал с того, что официально представился. Его звали Алекс-Еско Альфред фон Шеель (давайте условимся называть его этим именем). Родом он был из старинного вестфальского рода. Его отец, старший Альфред-Еско Максимилиан, носил титул барона. Альфред принимал участие в Первой мировой войне, однако где и в каких частях служил, молодой человек не уточнил. Поражение Германии, особенно унижения, которым победители подвергли рейх в 1918 году, а также испытания, грудой посыпавшиеся на него – увольнение из армии, трудности мирного времени – основательно поколебали его веру в прошлое. Сомнения усугубила депрессия, в которую старший фон Шеель погрузился после смерти любимой жены, оставившей ему восьмилетнего сына.
Разочарование, овладевшее отцом, закрепилось в детских впечатлениях Еско жуткими подробностями и более чем странными поступками, которые отец после смерти матери нанизывал один на другой. Он ни с того ни с сего принялся публично нахваливать красных. Знакомые – офицеры рейхсвера и местный высший свет – начали поговаривать, не сошел ли Шеель с ума? Разговоры усилились, когда отец продал поместье и землю и взялся возводить деревообрабатывающее предприятие. Правда, когда фанерная фабрика начала приносить неплохой доход, свет перевел его из разряда умалишенных в разряд сумасбродов. Альфреду фон Шеелю было плевать на «этих напыщенных индюков». Он окончательно порвал с прежними знакомыми и окончательно скатился к «левым». Однажды заявил вслух, будто бы Советы – страна молодых и здоровых людей. Там занимается заря нового мира, и всякий порядочный человек обязан оказывать помощь Советам. Чудачества кончились тем, что в разгар кризиса он обанкротился, бросил Вестфалию и по контракту отправился в Советскую Россию способствовать строительству социализма.
Обыкновенная история!
В Советском Союзе его направили на Урал, где возводилось большое деревообрабатывающее предприятие. Директором стройки был назначен местный партийный функционер, а Шеель стал у него консультантом. Местные власти вскоре по достоинству оценили усердие буржуазного спеца, его желание влиться в новую кипучую жизнь, и спустя год он фактически возглавил строительство. Альфред фон Шеель записал сына в местную школу, при этом посоветовал называться исключительно Еско, чтобы не привлекать внимание к слишком броской, классово чуждой фамилии и ни в коем случае не упоминать о титуле. «Если не хочешь, чтобы тебя дразнили бароном, – предупредил старший Шеель, – забудь Алекса, Альфреда и так далее». Молодой человек признался, что сначала ему было нестерпимо жаль прошлого, особенно свое полновесное звучное имя, однако отец настоял на своем.
Здесь, к немалому удивлению Мессинга, заключенный не удержался – видно, прошлое крепко вцепилось в него – и мысленно добавил про себя:
«Ты должен стать здесь своим, Алекс!». Это было сказано по-немецки.
Вольфу явилась тусклая размытая картинка, на которой высокий сухощавый немец с породистым лицом наставлял маленького мальчика, как следует вести себя с советскими сверстниками. Волосы у мальчика были прилизаны и разглажены на пробор.
Одолев воспоминания, Еско продолжил: