Он видел Вилли насквозь, но это знание ничем не могло помочь ему. Менее всего Вилли интересовало служение «национальной идее», хотя, как всякий полукровка, он был отъявленный патриот. Его заветной целью являлся коммерческий успех, но не в примитивно-монетарном значении этого слова, а в куда более широком, метафизическом, смысле. Его владетельной «стью» являлся престиж, добропорядочность, солидный счет в банке. Его пунктиком было стремление вернуть доброе имя и восстановить деловую репутацию Вайскруфтов, изрядно подмоченную папашей. Бегство Вайскруфта-старшего в Аргентину окончательно лишило Вилли доступа в хорошие дома.
Однажды он сам признался:
– Мой милый Августин сам мог бы послужить отличным экспонатом для своего паноптикума, правда, его уродство было не так заметно. Оно проявлялось в свойствах натуры. Папаша был отъявленный авантюрист. Ему не хватило позорного изгнания из армии, так он еще наделал кучу долгов и, спасаясь от кредиторов, ударился в бега. У меня нет выбора, Вольфи, как только заняться серьезным, перспективным делом. Служба в компетентных органах хороша для детей лавочников, сынков управляющих имениями, наследников средней руки адвокатов или для изгнанных с флота морских офицеров, но никак не для Вайскруфтов.
Трудно сказать, на что надеялся Вилли, впадая в такого рода доверительность, только разжалобить Мессинга ему не удалось. Вольф не такое видывал, даже ангела небесного. Это было куда более впечатляющее зрелище, чем Вайскруфт с его семейными проблемами.
По поводу их взаимоотношений Вилли выразился в своей обычной манере очковой змеи:
– Нам обоим нужны деньги. Деньги – это еще не власть, но неоспоримое право стоять рядом с властью. Больше никаких выступлений в рабочих клубах и прочих сомнительных заведениях! Ты вовсе не левак в душе, а добропорядочный, хитренький еврейский мальчишка, досыта наевшийся нищеты и желающий, чтобы такое больше не повторилось. Больше всего на свете ты страшишься оказаться в поезде без билета. Это и есть твоя тайна, а возможно, и секрет твоего дара. Доверься мне, и у тебя всегда будут деньги на проезд. Теперь ты будешь производить свои опыты перед избранной публикой. Твое искусство впечатляет, но этого мало. Оно еще должно приносить солидный доход. Для этого прежде всего необходимо избавиться от пошлых жестов и истошных вскриков, которыми ты сопровождаешь свои прозрения. Тех, кто теперь будет собираться на твои сеансы практической магии, театральные жесты не интересуют, как, впрочем, и поиски портсигаров, тюбиков с губной помадой, размахивание знаменами и хоровое пение. От тебя ждут высказываний по более серьезным вопросам, и, если ты попадешь в точку, у нас отбоя не будет от состоятельных клиентов. Но для этого надо подучиться.
– Ты хочешь сказать, что мои прозрения будут зависеть от толщины кошелька того или иного зрителя?
– Никогда, Вольфи! Глупо рисковать деловой репутацией, ведь ты не шарлатан, не так ли? Только правда, как бы горька она ни была.
Мессинг знал цену его «никогда». Очень скоро оно обернется «необходимым исключением», вызванным «особыми обстоятельствами», затем отпадут «обстоятельства», за ними «исключения», и его песенка будет спета.
Казалось бы, бросить все и умчаться в Польшу. Но как быть с господином Кёпенником? У Мессинга не было сомнений – сыщик поблизости. Он ощущал его присутствие. Однажды они случайно встретились в холле гостинице. Кёпенник вежливо приподнял шляпу, он даже не попытался заговорить со Вольфом. Он даже в мыслях почтительно назвал его «герр профессор».
Вот и пойми этих немцев.
Как-то Мессинг пожаловался Вайскруфту на его навязчивое присутствие.
– Это для твоей же безопасности, Вольфи, – объяснял Вайскруфт. – Вспомни о своих коммунистических дружках. Ты считаешь, они простили измену?
– Я уеду за границу.
– Куда?
– В Польшу. Я польский гражданин.
Вайскруфт засмеялся.
– Ты хотя бы раз задумался, что тебя ждет в Польше, если ты вернешься с пустыми руками? Если не хочешь, чтобы в дефензиве тебе переломали ноги, жди, пока Адди не сочинит ответ.
– Какой ответ? – перепугался Мессинг.
Вилли надолго замолчал. Вольф знал, он хочет лишить его последней надежды.
– Это очень высокий политик, Вольфи. Если настаиваешь, могу объяснить, что к чему.
– Я настаиваю?! O, mein Gott! Мне плевать на весь этот высокий политик, но мне очень хочется знать, зачем польской охранке ломать ноги какому-то Мессингу?
– Скоро состоится заседание крупных тузов. Возможно, они пожелают полюбоваться на вундермана, способного заглянуть в будущее?
– Они готовы поверить новоявленному Ганусену?!
– Ганусен их не интересует! У «датчанина» другая задача. Он сбивает мелких лавочников и крестьян в организованную массу. Зрителей, которые соберутся на твое выступление, не интересуют голые ноги. Но они, Вольфи, любопытны как все люди. И не прочь развлечься, если это представляет практический интерес.
Вилли опять надолго замолчал. Мессинг видел, он ходит вокруг да около.
Наконец Вайскруфт подал голос: