Вольф Мессинг. Взгляд сквозь время

Чего-чего, а людей, свободно объясняющихся на русском и польском, в Белоруссии всегда было предостаточно. Выступление Вольфа Мессинга перед активом, оказавшимся группой вполне прилично одетых товарищей, прошло на «ура». Сначала в зале, как и следовало ожидать, царило настороженное молчание. Артист уже привык к подобному отношению и, когда уже совсем собрался выпить стакан воды в надежде, что, может, этот трюк разогреет публику, обнаружил, что на этот раз имеет дело далеко не с простаками. Они начали задавать вопросы, которые свидетельствовали, что среди актива присутствовали специалисты, знающие толк в тайнах человеческой психики. После короткой дискуссии Мессинг вновь продолжил выступление, и после того, как в кармане одного из активистов ему удалось отыскать кожаный очешник с добротными зарубежными очками, его в первый раз наградили аплодисментами. Этим господином-товарищем оказался Пантеле́ймон (именно так!) Пономаренко, первый секретарь компартии Белоруссии.

Знакомство с ним стоило Вольфу вызова в Москву, состоявшегося сразу после первомайских праздников. Сцена с появлением людей в кожаных пальто – теперь их было трое – повторилась и в Минске. После представления они доставили артиста на аэродром, где они все уселись в самолет, оказавшийся «скоростным бомбардировщиком», который тут же взлетел и взял курс в сторону восхода.

Глава II

На этот раз Вольф вел себя более спокойно.

К тому моменту он уже не был тем наивным, потерявшим голову шнорером, лихорадочно пытавшимся отыскать норку, в которой можно было бы спастись от преследовавших его «измов». Мессинг успел осмотреться, у него был «колоссальный успех», теперь его называли «прямо кудесник». В Минске его приглашали в самые просторные кабинеты, с ним доброжелательно беседовали, и, несмотря на то что Вольф скверно владел русским языком и слабо разбирался в реалиях местной жизни, очень скоро сообразил, что местный актив жаждал услышать от заезжего гастролера, обозначившего себя как неизученное явление природы.

Вы полагаете, личных просьб или слов благодарности за тот сердечный прием, с каким его встретили в стране советов? А может, признаний преимуществ социалистического строя?

Ошибаетесь.

Всем хотелось знать, как Мессинга принимали на Западе, что писала о нем буржуазная пресса, встречался ли он с тем-то и с тем-то, с той-то и той-то. С Марлен Дитрих, например, или с Чарли Чаплиным. Вольф быстро научился ничему не удивляться. Главное – не выказывать невежества или незнания. Если тебе неизвестно, что означают слова «скоростной бомбардировщик», «досааф», «граница стратосферы», «смычка», «происки классового врага», «агитпроп», «наркомздрав», «мутный поток социальной демагогии», «солнце сталинской конституции», – помалкивай и многозначительно улыбайся. Главное – ни в коем случае нельзя упоминать, что Вольф имел связь с Вайскруфтом или встречался с небезызвестным Адди Шикльгрубером. Об этом даже заикаться не стоило. Только обмолвись, и сразу из загадочного явления природы, сумевшего сохранить дистанцию в общении с активом любого политического окраса, известного артиста, имевшего успех «в Париже» (где он никогда не бывал), магика и провидца, тут же превратишься в долгожданную добычу «измов». На него навесят ярлык «империалистического агента» или, что еще хуже, «двурушника», и начнут добиваться «правды». Дальше тропинка известная – к одной из ям в промозглом осеннем лесу, в которой нашел вечный покой его коллега Ганусен.

Вольфу было нетрудно скрываться под маской, ведь он какой-никакой, а все-таки экстрасенс, и ему не занимать умения отыскивать узкий, шириной с лезвие бритвы, спасительный мостик, переброшенный через бездну, в которой властвуют «измы», жаждущие живой крови.

Симу Мессинг, конечно, не забыл, но на том базаре, на котором очутился, у него не то что возможности – времени! – не нашлось отправиться в Брест.

Теперь с высоты четырнадцатого этажа остается только сожалеть об этом. Ой вэй, как Вольф мог упустить свое счастье?! Как мог расстаться с любимой?! Не раз ему приходила мысль: надо срочно отыскать Симочку. Но он все откладывал, откладывал… Гастроли подмяли личную жизнь.

Точнее, успех гастролей.

С началом войны Сима, по слухам, попыталась выбраться из Бреста – решила добраться до своей Клевани. Если она попала в руки к немцам, это до конца жизни будет на совести Мессинга! За это он и теперь, на высоте четырнадцатого этажа, держит ответ. Все заслонила мысль о том, что, если фортуна повернулась к нему лицом, нужно успеть схватить удачу.