Воля небес

– К берегу! – указал на пляж подьячий, с ходу выпрыгнул на берег, забежал наверх: – Не может быть! Карст Роде! Ты откуда, датчанин?!

Боярин подбежал к первому русскому адмиралу во всем его мореходном обличье и, поддавшись порыву, обнял.

– Я человек слова, господин! – охотно сграбастал подьячего мореход. – Али забыл? Коли признал пленником, то пока выкуп не заплачу, никуда убегать не стану!

– Ты приплыл заплатить выкуп?

– Да нечто я обезумел?! – расхохотался датчанин. – Коли я заплачу выкуп, ты меня выгонишь! А мне здесь нравится.

– Чем же тебе земля наша так приглянулась, иноземец, – вслед за Басаргой поднялся наверх Антоний, – что ты, почитай, из дома, за тыщи верст сюда вернулся?

– Да ты округ оглянись, святой отец! – раскинул руки мореход. – Какой песок, какие деревья, какое небо! Что тебе причиною назвать? Во-первых, воздух тут – не надышишься. Во-вторых, птицы поют – не наслушаешься. В-третьих, если раньше меня присудили к виселице только в двух германских городах, то теперь еще и в Свенском королевстве, и в Литве, и в Польше, да еще и все города ганзейские заочно петлю мне назначили, коли в порты их попаду. В-четвертых, мне нравятся ваши пироги, ваш мед и ваши девки. Особенно одна, каковая, даже приданое обретя, замуж выходить не стала и меня с моря дождалась! Ну, а коли мы куда отъезжать станем, то и остальные бабы тоже по нраву.

Басарга рассмеялся, обнял его еще раз и отступил:

– Как ты выбрался? Известия были, в узилище тебя держат. Иоанн даже грамоту посылал в защиту.

– Низкий поклон русскому царю, – приложил ладонь к груди датчанин, – токмо его патент меня и спас. Вздернули бы на рее проклятые датчане, им душу честную загубить раз плюнуть. Да король Фредерик не захотел из-за такого пустяка, как моя шкура, отношения с союзником портить. Я же не мореход безродный получался, а офицер флота царского. А как письмо от Иоанна пришло, так меня и вовсе в съемную квартиру из тюрьмы выпустили. Потом в Копенгаген под надзор бургомистра тамошнего отправили. Вот токмо делать ему больше нечего, кроме как за мореходом, в город подселенным, следить! Да и куда мне деваться, коли на всех землях, кроме датской, меня смертный приговор дожидается?

– И ты?.. – переспросил подьячий.

– Купил зимой лодку рыбацкую, с каютой, килем глубоким и парусом. Походил, посмотрел. Никто не хватился. Я ее припасами забил чуть не под потолок. И опять никому до сего дела нет. Ну, я весной погоды хорошей дождался, из порта вышел, парус поднял… Только они меня и видели![41]

– Молодец!

– Нет, боярин, так дело не пойдет. Сии истории за кружкой пива положено рассказывать, а не на берегу на скоро слово. Но я согласен и на мед.

– Тогда пойдем в усадьбу, адмирал. Мне тоже с дороги горло промочить зело хочется. Потрясем Тумрума маленько. Он хомячок запасливый!

Убрус

Долг боярина – проливать кровь за державу и государя, не жалея живота своего. Ради того он живет, ради того его земля кормит, ради того его крестьяне тягло несут: оброк собирают, барщину отбывают. Чтобы был боярин сыт, крепок, чтобы лошади его дальние походы выносили, чтобы оружие он мог купить лучшее, а броню – самую крепкую. Однако же всю свою жизнь в походах боярин, знамо, не проводит. Коли ворог сильный нападает – исполчает государь, понятно, всех. А коли беды такой нет, то выходят помещики на службу вкруг, по очереди, в обычное порубежное сидение. Границы охранять, нападения врагов слабых отбивать, ополчения большого не требующих. Ну, и самим, коли настроение есть, тоже за добычей сходить невозбранно.

Однако в порубежную службу бояре выходят не сами, их Разрядный приказ исполчает и направляет в места нужные, согласно продуманной росписи. И если Разрядный приказ тебя не призвал – то идти самому некуда и незачем.

Про боярина Басаргу Леонтьева Разрядный приказ забыл начисто. Вроде бы это и понятно. Все-таки – подьячий Монастырского приказа, своя служба имеется и свои начальники. Опять же, многие годы на службе своей Басарга провел без продыха и теперь имеет полное право передохнуть. Однако храбрые, отлично обученные новики, что подрастали в доме призрения каждый год по три-пять мальчишек, службы ратной не ведали вовсе. Они ведь за боярином числились как его воины. Боярина на службу не зовут – значит, и их тоже.

Разумеется, не пропадали воспитанники, бездельем не маялись. Всех их неизменно – и многих девчонок тоже – утягивал к себе подьячий Тимофей Весьегонский. Помощников знающих ему постоянно не хватало, дело с каждым годом все шире разворачивалось. За пушки, пищали и клинки Пушкарский приказ звонким серебром расплачивался, а потому пахоты и барщины старшему мальчишке в усадьбе его и вправду не требовалось, болото кормило. Но считать веса и размеры, толщину и объемы крестьянина не посадишь, на такое «тягло» иные умы нужны.